Он заглянул в салон катера. Там, кроме нескольких столиков, действительно стояло пианино. И клавиши проваливались и выскакивали, будто над ними колдовали невидимые руки.
В окошке павильона горел свет. Это была лодочная станция. На столбе висел спасательный круг. У причала была привязана лодка – всего одна. Весел в ней не было. Она билась бортом о сваю. Ржаво скрежетала цепь.
Он долго стоял возле лодочной станции, окутанный темным вихрем сомнений. Похоже, у него появился выбор между плохим и худшим. И его снова охватил страх перед тем, что опять казалось последней дверью, но, скорее всего, ею не являлось. Старое правило: не узнаешь наверняка, пока не откроешь. Однажды он уже совершил подобную глупость. Но все равно его, как и прежде, притягивали миазмы неотвратимости.
В конце концов он вошел. И попал в комнату, стены которой были обклеены календарями с голыми красотками. Обилие загорелой, здоровой, жаждущей земных наслаждений плоти здесь, за чертой вещественности, выглядело почти противоестественно. Да и сам лодочник отнюдь не казался тенью человека. Это был розовощекий толстяк, который сидел в кресле, положив ноги на низкий столик, и со смаком объедал куриное бедрышко, держа его жирными пальцами. В трех шагах перед ним на экране работающего телевизора два ученых мужа глубокомысленно беседовали о «черных дырах».
Тот, кто вошел, не обрадовался встрече с первой живой душой. Наоборот, он понял, что вовлечен в жестокую игру. Приглядевшись повнимательнее к календарям, он увидел нелепые числа, обозначавшие года. И, конечно, не стоило задумываться над летоисчислением.
Увидев вновь прибывшего, лодочник выбросил косточку и вытер руки о засаленную футболку с изображением ребенка, стоящего в манеже, и надписью «Одной ногой в могиле». Затем спросил:
– Готов, приятель?
– К чему? – Он не только улавливал, но и передавал «образы» звуков. Это была речь бесплотных, это были выхолощенные «голоса» обитателей мертвого моря.
– А, понятно. Хочешь все знать наперед, да? Извини, на этот раз ничего не выйдет. Или поплыли, или проваливай.
– Что там, на другом берегу?
Лодочник ухмыльнулся:
– Дурацкий вопрос, дружище, тебе не кажется? Откуда мне знать!
Или ты думаешь, что кто-нибудь возвращается только для того, чтобы потрепаться со мной?
– Но хоть что-нибудь ты видел?
– Ни черта я не видел. Если хочешь услышать мое мнение, то там и нет ни черта.
– Совсем?
– Совсем.
– А ты здесь зачем?
– Чтобы придурки вроде тебя надоедали мне своими вопросами.
– Тогда последний вопрос: зачем они переправлялись?
– Чтобы превратиться в ничто. Чтобы перестать быть. Но, сдается мне, это удовольствие доступно далеко не всем. Только не говори, что тебе нечего терять, иначе ты не торчал бы тут, как Буриданов осел. И учти: возврата не будет. Я перевожу только в одну сторону.
– Теперь мне некуда спешить.
– Это верно. Но ты придешь сюда раньше, чем думаешь.
– Что-то мне расхотелось переправляться.
Лодочник смотрел на него чуть ли не с жалостью.
– Куда ты денешься? Погуляешь еще немного – и созреешь. Ты не первый и не последний.
Неприкаянному захотелось убить мерзавца. Но это было абсолютно нереализуемое побуждение. Он мог лишь душить пустоту терявшими форму размытыми пальцами.
– Дерьмо, – бросил он.
– Ага, – охотно согласился лодочник. – Оно и есть. Поэтому не утону, сколько бы ни выпил всякой дряни. Но тебе, приятель, на ту сторону без меня никак не перебраться. Для вашего брата здешний ветер попутным не бывает.
* * *
Лодочник сказал правду.
Неприкаянный убедился в том, что «ветер» никогда не бывает попутным. Ему не удалось даже войти в воду, манившую непроницаемой чернотой небытия. Потом он скитался под небесами без Бога по кругам остывшей преисподней. Запас страданий оказался неисчерпаем. Он пытался хоть как-то соотнести время, прожитое ТАМ, и проведенное тут. Да и можно ли было назвать «временем» ту зыбкую слякоть, в которую он погружался, ту трясину, в которой увяз, ту глушь, в которой не рождались даже вопли отчаяния? Ему казалось, что прошли столетия. Кое-какие вещи старели, разрушались, истлевали; неощутимый поток проносил их мимо, превращая в свидетельства утраты; кое в чем еще сохранялась причинно-следственная связь. Но все это были лишь жалкие осколки потерянного, рано или поздно становившиеся орудиями пытки.
Неприкаянный отправлялся на поиски других городов. Расстояния не имели значения. Везде он видел одно и то же. Сила, носившая бесплодное семя, гнала его куда угодно, только не позволяла утонуть в ТОЙ реке. И даже единственная лодка была недоступна. Он пересек множество других рек, но не находил покоя на их берегах. Он угодил в какую-то дьявольскую ловушку. Избавиться от проклятия можно было лишь в одном месте. Это напоминало прижизненные поиски смысла, только теперь смыслом сделалось небытие.
Он снова и снова возвращался в те места, где прошло его детство, но не находил утешения. Он чувствовал себя шлюхой, жаждущей невинности. Он побывал в доме, где жила его возлюбленная, в ее саду, где когда-то цвели тюльпаны, в беседке, увитой диким виноградом…
Серые тюльпаны на фоне серой земли. Цвет вытек из них, как из его вскрытых вен вытекла кровь. Серые виноградные листья были словно ладони без пальцев, прижатые к запотевшему стеклу. Виноградины, забытые на столе. Высохшие сосцы старух…
Вино, разлитое в бутылки, стало чернилами. Он тщетно пытался писать на черной бумаге; ничего не осталось от его стихов.
Мохнатые и серые, будто тоже припорошенные прахом, ночные бабочки пролетали сквозь него…
Возвращение? сон? насилие над памятью? – все это было безмолвным рыданием, неутолимой тоской…
* * *
Тысячелетия спустя он вернулся к ТОЙ реке. От города остались руины, но набережная и лодочная станция уцелели в почти прежнем виде. Противоположный берег был все так же затянут туманом.
На этот раз лодочник пил пиво и смотрел по телевизору репортаж о похоронах фараона. Увидев Неприкаянного, он осклабился, достал купюру из правого кармана брюк и переложил ее в левый. «Я выиграл», – сообщил он куда-то в пустоту, а затем взял стоявшие в углу весла, вышел на причал и отвязал лодку.
Переправлялись молча. По мере погружения в туман покинутый берег исчезал из виду, а темнота становилась все более плотной. Наконец она сделалась абсолютной, а лодочник еще некоторое время греб вслепую, раздвигая веслами сгустившийся тлен. Затем, в какой-то момент тьма подхватила Неприкаянного и утащила его в своей пасти. Пропала лодка, пропала река, пропало все.
