— Поистине, — промолвил тогда Авикт, — дальше гадать бесполезно. Без сомнения, мы неверно истолковали надпись, не сумели подобрать предметы и субстанции, необходимые для успеха, либо произнесли слова заклинания не так, как подобало. Могло случиться и так, что по прошествии столь долгого времени существо, которое первоначально должно было явиться в ответ на заклинание, перестало существовать или свойства его настолько изменились, что все ритуалы сейчас бесполезны.
Я с готовностью согласился с его словами, надеясь, что этим все кончится. После неудачной попытки мы продолжали наши обычные занятия, но, беседуя друг с другом, избегали упоминать о странной пластине и формуле, начертанной на ней.
Дни проходили, как прежде; море, наступая в часы прилива, яростными белопенными валами с ревом билось о крутые скалы, ветры мчались мимо нас, завывая в своем неутихающем гневе, огибая темные кедры, склонявшиеся под их дуновением, как ведьмы склоняются под дыханием Таарана, повелителя Зла. Поглощенный новыми опытами и магическими ритуалами, я почти забыл о нашей неудаче и был уверен, что Авикт также не вспоминал о ней.
Казалось, все было по-прежнему, ничто не угрожало нашему спокойствию, ничто не беспокоило нас. Ибо могуществу, дарованному мудростью, нет предела, и мы чувствовали себя в большей безопасности, чем самый могучий из царей. Составляя гороскопы, мы не находили в них ничего для нас неблагоприятного: ни геомантия, ни другие гадания не предвещали и тени беды. И подвластные нам духи, как бы ужасны ни казались они взору обычных смертных, выказывали полное повиновение своим повелителям.
Однажды в ясный летний день мы, как обычно, прохаживались по мраморной террасе за домом. Облаченные в одеяния цвета штормового мо ря, мы гуляли среди колышущих ветвями деревьев, что отбрасывала причудливые тени. Я увидел послушно следовавшие за нами две голубоватые тени — мою и моего учителя — на мраморе пола, а между ними –странное темное пятно, которое никак не могло быть тенью кедра. Я был очень удивлен и даже испуган, но ничего не сказал об этом Авикту, все время внимательно наблюдая за неведомой тенью.
Я заметил, что она упорно преследует тень моего учителя, постоянно находясь от нее на одинаковом расстоянии. Она не дрожала под порывами ветра, двигалась медленно, словно текла густым, тяжелым гноем; она не была ни синей, ни пурпурной, ни черной, ни какого-либо иного оттенка, привычного человеческому глазу, — это был цвет гниения, темнее, чем сама смерть, и форма ее также была чудовищной: казалось, ее отбрасывает нечто, передвигающееся прямо, как человек, но имеющее плоскую квадратную голову и длинное извилистое туловище, присущее существам, которые привыкли не ходить, а ползать.
Авикт не замечал этой тени, а я боялся заговорить, подумав про себя, однако, что подобной диковине не пристало сопровождать учителя. Я придвинулся ближе к нему, пытаясь нащупать или как-нибудь еще найти невидимое существо, отбрасывающее странную тень. Но с той стороны, откуда светило солнце, я ничего не заметил; пусто было и с противоположной стороны, под углом к солнечному свету, хотя я очень внимательно обследовал это направление, ибо знал, что многие существа отбрасывают тень именно таким образом.
В обычный час мы вернулись домой, пройдя по вьющейся спиралью лестнице к порталу, по обе стороны которого стояли огромные каменные химеры. И я увидел, что странное темное пятно не отстает от тени Авикта. Его ужасные и оставшиеся неизменными очертания пали на ступени и ясно обозначились у портала, не смешиваясь с длинными тенями гигантских каменных стражей. И в темных проходах, куда не попадал солнечный свет и где не могло быть никаких теней, я с ужасом наблюдал, как отвратительный сгусток, цветом походивший на останки черного полусгнившего трупа, преследовал моего учителя, словно заменяя его исчезнувшую в полутьме тень. Он не отставал от Авикта весь этот день, прилипнув, словно проказа к прокаженному, и за столом, где нам прислуживали привидения, и в охраняемых мумиями покоях, где находились наши записи и древние манускрипты. Но учитель все еще не замечал своего навязчивого спутника, и я не предостерег его, надеясь, что непрошенный гость уйдет, когда настанет время, так же незаметно, как пришел.
Но в полночь, когда мы вместе с учителем сидели у серебряных светильников, изучая начертанные кровью руны Гипербореи, я увидел, что пятно подвинулось ближе к тени Авикта, возвышаясь у стены над его сиденьем. Оно словно источало зловонные кладбищенские миазмы, заразу, более отвратительную, чем язвы прокаженного, и я не мог вынести этого: я вскрикнул, полный ужаса и омерзения, и поведал обо всем учителю.
Заметив, наконец, тень, Авикт внимательно рассмотрел ее, и лицо учителя, изрытое глубокими морщинами, не выразило ни страха, ни отвращения.
— Это тайна, недоступная моему разуму и превосходящая мои знания, — наконец сказал он, — никогда за всю мою жизнь ко мне не являлась чья-либо тень иначе, как по моей воле и по моему приглашению. И раз все прочие наши заклинания были успешными, я предполагаю, что эта тень — то самое существо, а быть может, просто отражение либо тень существа, которое явилось, хотя и с опозданием, в ответ на заклятие магов Змеиного племени, которое мы сочли пустым и бессмысленным. И я считаю, что нам следует произнести тайные слова и расспросить эту тень доступными нам способами.
И мы отправились в покои, где обычно творили наши заклинания, и приготовили все необходимое. Когда все было готово для того, чтобы задавать вопросы неведомой тени, она подвинулась еще ближе к тени Авикта, так что пространство меж ними было не шире жезла некроманта.
И тогда мы подвергли странную тень допросу, пытаясь всеми возможными средствами добиться от нее ответа; вопросы исходили и из наших уст, и из глубины мумий и мраморных статуй. Но мы не дождались ответа. Тогда мы вызвали нескольких демонов и фантомов, которые верно служили нам, и велели им допросить мрачного пришельца, но и так не добились успеха. Все это время зеркала ничего не отражали, и духи, чьими устами мы говорили, не ощущали чуждого присутствия в наших покоях. Казалось, никакое заклятие не имело силы над зловещим черным пятном, явившимся помимо нашей воли. Авикт был обеспокоен; изобразив на полу кровью, смешанной с пеплом, эллипс Оумора, куда не может проникнуть ни дух, ни демон, он вошел в очерченное им пространство. Но и туда, внутрь эллипса, словно жидкая краска или какое-то гнилостное истечение, проникло черное пятно, неотступно преследуя Авикта, и пространство меж ними стало еще меньше.
На лице Авикта ужас проложил новые морщины, и лоб покрылся каплями пота, холодного, словно дыхание смерти, ибо он наконец понял, как и я, что это существо не-подвластно никаким законам и появление его не предвещает ничего, кроме несказанного зла и несчастья. И он, обратившись ко мне, воскликнул голосом, дрожащим от страха:
