– Отец, – начал он, – я надеюсь, ты помнишь наш вчерашний разговор. Я уверен, ты много думал над моими словами. Уверяю тебя, я не сумасшедший, по крайней мере, я не более безумен, чем ты или кто бы то ни было другой, из тех, кого принято считать нормальными людьми. То, о чём я заговорил с тобой действительно связано с Книгой, как ты уже наверняка понял, и без неё я не смог бы узнать о том, что мне назначено судьбой. То, что ты узнаешь от меня – лишь малая часть того, что написано в Книге – ужаснёт тебя, и я буду сильно рад, если это не повредит твой рассудок настолько, что ты не сможешь выполнить то, для чего появился на свет. Страх твой мне понятен, ибо сам я пережил нечто подобное, когда впервые услышал о Роке, который уже решил за нас, как мы будем существовать.
– Я не понимаю… – медленно произнёс граф, – я не понимаю смысла этих значков, может быть ты меня научишь, как их читать, и я сам смогу разобраться во всём. Сын мой, ты говоришь о таких вещах, которые я не могу понять, не имея достаточной информации. Я так понимаю, что в книге эта информация есть…
– Как жаль, – перебил сын отца, – что ты ничего не понял. Ты думаешь, что так легко перехитрить меня. Отец, ты ошибаешься, думая, что я всё тот же четырнадцатилетний мальчик, всё изменилось, и мне кажется, что я достаточно ясно дал понять, что такое отношение ко мне неприемлемо. Уже сейчас я в силах разговаривать с тобой о таких вещах, о которых ты знаешь лишь понаслышке, а то и вообще не знаешь, уже сейчас я посвящён в такие тайны мироздания, существование которых люди смогут лишь предположить через тысячи лет. Я знаю, что было раньше, и я знаю, что грядёт. Мне не четырнадцать лет, пойми ты это, и даже если в этой жизни я прожил столь краткий срок, то это не значит, что тысячи лет назад я не жил.
Артур подошёл к отцу почти вплотную, и прошептал:
– И ты жил со мной, наши судьбы связаны. Восемнадцать тысяч лет назад мы были вместе. Тогда я не смог завершить начатого, и я ждал все эти долгие годы, чтобы воплотиться. И ты мне нужен, чтобы снова не случилось то, что помешало мне тогда. Ты, мой отец, должен будешь стать мне отцом снова… Ты ещё не готов услышать, в чём заключается твоя миссия.
Артур продолжал, уже нормальным тоном, чуть отойдя от насмерть перепуганного отца:
– Я тебе доверяю. Но почему же ты считаешь меня глупым недоумком?! Где я не был убедителен, какую ошибку я допустил, что дало тебе право расценивать мои слова, как очередную детскую игру или дурацкий розыгрыш? Ты решил забрать Книгу и не давать мне её, пока у меня не выветрится из головы эта "блажь", так? Хотя нет, пожалуй, ты бы уничтожил эту книгу! Надеюсь, скоро ты поймёшь, как сильно ты ошибаешься, и что бы это для тебя значило, исполни ты задуманное. Книга эта содержит всё о Метаморфозе, подобных книг на земле нет. В течение ста восьмидесяти веков разные люди переписывали её, чтобы она досталась мне сейчас, когда я сказал, что книга принадлежала родственнику моей матери, я лишь немного исказил правду: книга принадлежала мне, и я всё помню, и я хочу заставить тебя вспомнить твою жизнь. Как жаль, что ты не готов.
С этими словами Артур покинул комнату. После подобного разговора надеяться на то, что всё пройдёт само собой, уже было глупо. Граф был несколько обескуражен неудачной попыткой забрать книгу и тем, как легко Артур понял, зачем он хочет получить её, хотя, обдумав положение, он пришёл к выводу, что, вероятно, попытка была обречена на неудачу с самого начала. Ибо, принимая во внимание состояние Артура, которое, пожалуй, нельзя было объяснить возрастом, когда психика претерпевает определённые изменения, нетрудно было предположить подобный исход. Что-то необыкновенное происходило с мальчиком. То, что позволяло ему видеть и чувствовать, а главное, понимать больше, чем положено видеть и чувствовать детям. Что послужило причиной этому феномену? Поездка на родину? Но графа такое объяснение не устраивало: он не мог поверить, что путешествие могло всколыхнуть какие-то воспоминания, которые в итоге привели к подобному, весьма плачевному результату. По сути, их и быть то не могло, так как когда они покинули страну, Артуру не было ещё и года. Да и какие воспоминания могли бы оказать столь сильное влияние? Поверить в то, что сын говорил правду, Чёрчстон не мог и не хотел: тогда ему пришлось бы пересмотреть свои взгляды на мир, ему бы пришлось признать такие факты, о которых его разум боялся и помыслить. Нужно было допускать миллионы миров, существовавших ещё до появления человеческой расы, а также верить, в то, что бесконечное число цивилизаций будет жить в мире и после того, как человека не станет. Однако также тяжело для отца было предположить, что Артур сошёл с ума, в это он тоже верить не мог. А если сын был совершенно нормален, как он сам утверждал, то оставалось предположить то, что он говорит правду. И им придётся пройти через какую-то метаморфозу, смысла которой граф хотя и не понимал, однако как-то смутно чувствовал, что она может как раз приблизить то время, когда человеку придётся уступить место другим существам. Сама мысль о том, что всё сказанное может быть правдой, вызывала омерзение, хотя он не вполне понимал, на чём это чувство основывалось. Граф буквально разрывался, не зная, во что легче поверить, в безумие своего единственного сына или в его безумные слова.
Хотя, следует сказать, что неделю спустя, слова Артура уже менее походили на бред сумасшедшего, и Чёрчстон уже беседовал со своим сыном, которому лишь предстояло стать его сыном, о вещах, за которые на его родине легко было отправиться в лечебницу для душевнобольных. Я не буду писать о том, что было темами их разговоров, как и не буду подробно описывать метаморфозу. Причина тому та же, по которой я был обязан сжечь дневник графа: превращение описано там настолько детально, что дневник мог бы заменить книгу, я бы не хотел, чтобы моё изложение событий стало шагом к пробуждению сил, которые уже дважды едва не получили власть над Землёй. Помня весь дневник слово в слово, я боюсь своих знаний и надеюсь, что в полном объёме они никогда не станут известными кому бы то ни было. Не устану проклинать себя за то, что вопреки воле умершего, перед сожжением заглянул в записи графа.
Тридцатого сын, посчитав, что тот готов, рассказал отцу о метаморфозе. Книга была открыта на изображении странного существа, которое, по описаниям Чёрчстона, смутно напоминало некое насекомое: членистые ноги, на которых едва удерживалось массивное, мешковатое бесформенное тело; голова этого животного (хотя можно ли назвать животным то, по сравнению с чем ископаемый трилобит выглядит куда более современным и земным) составляла одно неразделимое целое с туловищем, ротовое отверстие поражало своей пустотой, не имеющее зубов, оно казалось ещё более отвратительным, немо свидетельствуя о том, что этот зверь был способен только поглощать. Как говорит об этом граф: "При виде подобной твари всё человеческое восстало во мне против существования такой мерзости. Оно одновременно было скоплением наших кошмаров, чудовищных сновидений и страхов всего человечества, причём заметно было, что оно было намного древнее этих ужасов, которые по сравнению с ним казались чудачеством. Существо это было не столько страшным само по себе, хотя смотреть на него было, мягко говоря, неприятно, нет, оно несло в себе нечто такое, что описать нельзя, бесконечный ужас, нечто худшее, чем смерть было в этом существе, глядя на него, невольно начинаешь задумываться над тем, что детская боязнь темноты имеет под собой куда больше оснований, чем мы привыкли считать…
