— Эй, приятель! Что-то у меня в кружке уже давно ничего нет! А ну, плесни еще! — пьяным голосом прокричал он, грохнув оловянной кружкой по грязному столу.
Неожиданно он встал и направился к дубовой стойке. Пьяные глаза его уставились на помощницу бармена Сэлли, молодую, дородную женщину. Он уже собирался влить в себя очередную порцию хмельного напитка, когда взгляд его внезапно наткнулся на вошедшего в пивную Томаса Картера.
— Эй, Том, друг мой разлюбезный, а ну иди сюда! Я хочу выпить с тобой! — опять же не столько позвал, сколько прокричал он.
Томас протиснул свое массивное тело сквозь ряды шатающихся на нетвердых ногах завсегдатаев бара и остановился рядом с напарником.
— А что, и в самом деле, почему бы не выпить немного… — сдержанно произнес он своим низким, чуть хрипловатым голосом.
Впрочем, вскоре и он немного повеселел — пиво подействовало даже на такого гиганта, как он, и потому Томас тоже стал негромко похохатывать над анекдотами, которые травил сосед по стойке. Однако в какое-то мгновение, когда Сэмюел совсем уже разомлел от глубокого выреза на платье вертевшейся здесь же Сэлли, Томас неожиданно помрачнел, и от ненадолго поселившейся на его лице улыбки не осталось даже слабого воспоминания.
Разумеется, он был совсем не пьян, а потому без труда разглядел появившееся на пальце Сэмюела дорогое украшение, источавшее из своих глубин темно-зеленое сияние. Томас прекрасно помнил этот перстень. Да и разве мог он его забыть, если ему столько раз приходилось видеть этот самый перстень на пальце доктора Эдмундса, когда тот перебинтовывал ему очередную рану на руке или подносил к губам смертельно больной матери чашку с целебным отваром. Наконец он медленно оторвал взгляд от зеленого камня и посмотрел на Сэмюела. Глаза напряженно сощурились, пухлые губы сжались в тонкую полоску, и он почувствовал, что в груди закипает и вздымается волна горячего гнева. Однако Томас все же переборол в себе первый его напор и решил выждать некоторое время.
Бар уже закрывался, когда Сэмюел, сильно шатаясь, вышел на улицу — при этом он почти висел на руке могучего напарника, едва ли не в два раза превосходившего его ростом. Пьяным голосом он горланил какую-то песню, тогда как его спутник хранил полное молчание.
— Ты что, Томас, куда мы идем? Ведь поворот-то наш сзади остался. Э, братец, да ты, похоже, набрался не хуже меня, если уже глаза не видят, — проговорил Сэмюел и, натужно икнув, расхохотался собственной шутке.
— Все в порядке, иди куда идешь, — послышался в ответ спокойный и совершенно трезвый голос Томаса, который скорее волочил, нежели вел напарника, пока они медленно брели по узкой, окруженной двумя рядами деревьев дороге.
— А я тебе говорю, что не туда мы идем, не туда, не туда, не туда! И никакой ты не Томас, а самый обыкновенный Фома Неверующий! — Сэм громко захохотал, однако его дружок, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания и лишь продолжал волочить пьяного спутника дальше, покуда они не очутились у двери длинного одноэтажного строения.
— Да ты что, совсем спятил! Томас, ты что, работать сейчас собрался, что ли?! Да ведь это же… — начал было он, но тут же осекся, посмотрев в глаза своего товарища. В ту же секунду на него обрушился чудовищный удар могучего кулака Картера — даже не попытавшись увернуться от него, Сэмюел почувствовал, будто в голове его взорвалась бомба. Уже через мгновение он грохнулся спиной о твердь деревянного пола их мастерской, и тут же громадная лапища схватила его за волосы и рванула кверху. Окосевший плотник в очередной раз перехватил пылающий бешеным огнем взгляд Томаса, когда почувствовал, что в живот ему словно вонзился артиллерийский снаряд, и он снова оказался на пыльном полу. Но вот опять неведомая сила стала подтягивать Сэмюела кверху, он даже задергал ногами, намереваясь опереться на них, когда голова его резко отлетела назад от сокрушительного удара, и, прежде чем он снова рухнул навзничь, сознание подернулось плотной пеленой забытья. Сэмюел Пил окончательно потерял сознание.
Медленно выплывая из черного мрака беспамятства, Сэмюел наконец стал различать яркий свет, который назойливо бил ему в глаза. Состояние было довольно мерзкое, сильно подташнивало, все лицо горело так, словно он только что побывал в топке котельной. Внезапно до Сэмюела дошло, что кто-то с силой, резко дергает его за руку, точнее за палец, и поморщившись он снова закрыл глаза. Когда же вновь поднял веки, то увидел, что не кто иной, как его дружок Томас отчаянно пытается стянуть с его пальца тот самый темно-зеленый перстень.
Сэмюел хотел было отдернуть руку, но обнаружил, что ее что-то держит, причем настолько крепко, что даже пошевелиться невозможно, а запястье словно было приковано к чему-то. Резко повернув голову, он убедился, что и другая рука также закреплена намертво — обе они оказались зажатыми в мощные тиски, которые были укреплены на верстаке Томаса. Что же это такое творится? — подумал Сэмюел. — Что он там делает с моими руками? Зачем-то даже на колени опустился… Или, может, это выпивка так ему в голову ударила? С какой стати он вздумал стаскивать с моего пальца этот перстень? Впрочем, кажется, дело ясное: дружок и сам не прочь завладеть им, понравилось, похоже, мое новое украшение. Ну уж нет, на это он никогда не пойдет, перстень мой и моим останется!
— Зря стараешься, — прошептали его разбитые, чудовищно распухшие губы. — Не твой он, и не зарься на чужое. Слышишь, кому говорят, оставь немедленно!
Казалось, Томас и в самом деле послушался его едва слышного окрика и отпустил руку; из его заросших волосами ноздрей с шумом вырывалось натужное дыхание.
— Томас, мне домой пора, — вдруг хныкающим голосом заголосил Сэмюел. — Давай домой пойдем, а?
Однако Картер ни единым жестом не отреагировал на его мольбу, вместо этого он склонился над верстаком и взял с него длинную и острую как бритва стамеску, Сэмюел как зачарованный уставился на грозный инструмент, один конец которого через секунду оказался прижатым к пальцу с перстнем. Могучий кулак взметнул ввысь темную массу увесистого молотка и…
Хруста он даже не услышал — вместо этого мозг пронзила жуткая, разрывающая боль, и на деревянный верстак упругой струей хлынула густая, алая кровь. Из глаз Сэмюела брызнули слезы, звук удара резким хлопком резанул его по ушам, а из горла вырвался короткий, хриплый вопль. Между тем Томас деловито снял перстень с отрубленного пальца, не спеша вытер его о кусок ветоши и спокойно опустил к себе в карман.
— Томас… Томас… — Отзвуки страстной мольбы заколыхались под невысокими сводами мастерской.
