Сначала Фрэнсис как будто пошел на поправку — его лицо перестало выглядеть изможденным, и он казался веселее, чем когда бы то ни было со школьных времен: он радостно говорил об улучшении своего состояния и признавал, что раньше просто терял время.
«Я посвящал юриспруденции слишком много времени, — смеясь, говорил он, — думаю, что ты пришла мне на помощь как раз вовремя. Быть может, я не сразу стану Лордом Канцлером, но это еще не повод забывать об остальной жизни. Скоро мы вместе отправимся отдохнуть. Поедем поразвлечься в Париж; я постараюсь как можно дальше обходить Национальную Библиотеку».
Этот план привел меня в восторг.
«Когда мы поедем? — спросила я. — Я буду готова послезавтра».
«Боюсь, что это слишком рано; кроме того, я толком не знаю Лондона, а человек должен в первую очередь отдать должное достопримечательностям своей собственной страны. Но я думаю, что через неделю или две мы будем готовы, так что вспоминай французский язык. Лично я знаком только с французскими законами, а этого вряд ли достаточно.»
Мы как раз заканчивали обед. Он поднял стакан со своим лекарством и выпил его с таким видом, словно внутри было изысканное вино.
«У этого порошка есть какой-нибудь вкус?» — спросила я.
«Нет. Я бы не догадался, что в стакане есть что-то кроме воды», — сказал он. Встав со стула, он принялся расхаживать взад-вперед по комнате. словно не зная, что ему делать.
«Быть может, выпьем кофе в гостиной? — спросила я. — Или ты желаешь покурить?»
«Нет, — сказал он, — я воздержусь. Превосходный вечер! Погляди на этот закат — такое чувство, что огромный город объят пламенем, и на сто темные дома падает кровавый дождь. Пожалуй, я отправлюсь на прогулку. Думаю, я скоро вернусь, но ни всякий случаи захвачу с собой ключ. Если я больше не увижу тебя сегодня, милая, то спокойной ночи».
Дверь за ним захлопнулась. Когда я увидела, как он легкими шагами идет вниз по улице, помахивая сноси коричневой тростью, я ощутила искреннюю благодарность к доктору Хабердену за такое резкое улучшение.
Кажется, брат вернулся очень поздно, но на следующее утро он был в очень хорошем настроении.
«Я гулял, не особо думая, куда я иду. — сказал он, — наслаждаясь свежим воздухом и с поглядывая па встречных, пока не дошел до более людных кварталов. И неожиданно я встретил Орфорда, своего старого университетского друга. А затем… Затем мы прекрасно провели время. Я наконец понял, что это значит — быть молодым мужчиной, и почувствовал, что у меня в жилах тоже течет кровь. Сегодня я опять встречаюсь с Орфордом; мы проведем вечер в ресторане. Неделю или две я буду развлекаться и слушать полночным бон часов, а затем мы с тобой отправимся путешествовать».
Трансформация моего брата была невероятно быстрой; за несколько дней он превратился в одного из тех бездумно-веселых бездельников, что слоняются по тротуарам западной части Лондона; он сделался завсегдатаем кабачков, стал разбираться в танцах и буквально на глазах начал оплывать жиром. О Париже больше не было сказано ни слова — он явно нашел все необходимое для счастья в Лондоне. Я была довольна, и все же немного волновалась: в его веселости было что-то такое, что определенно мне не нравилось, хоть я и не могла выразить свои чувства в словах. Это накапливалось понемногу — он по-прежнему возвращался рано утром, и ничего конкретного о его развлечениях я не знала. Но однажды во время завтрака я заглянула ему в глаза и вдруг поняла, что передо мной сидит незнакомец.
— О Боже, Фрэнсис! — закричала я. — Фрэнсис, что с тобой?
Рыдания сотрясли мою грудь, и я больше не в силах была говорить. Вся в слезах, я выбежала из комнаты; я ничего не понимала и вместе с тем какой-то своей частью знала все. Я вспомнила тот вечер, когда он впервые отправился на прогулку, и перед моими глазами встала картина закатного неба: облака, похожие на пылающий город, и кровавый дождь.
Я попыталась прогнать эти мысли, убеждая себя, что ничего страшного не произошло, а за ужином решила заставить его назначить дату нашего отъезда в Париж. После того, как мои брат выпил лекарство, которое он продолжал принимать все это время, мы довольно мило поговорили. Я уже собиралась завести речь о нашей поездке, когда слова вдруг застряли у меня в горле, и я ощутила в груди невыносимую ледяную тяжесть — словно меня заживо придавила тяжелая крышка гроба.
Мы ужинали без свечей: лишь слабое мерцание заката освещало комнату, а ее стены и углы скрадывала тень. Я глядела в окно и думала над тем, что сейчас скажу Фрэнсису, а небо в просвете между контурами двух соседних здании пылало багровым огнем, совсем как в тот достопамятный вечер; темные массы облаков, из-под которых прорывались лучи заката, напоминали клубящийся над городом дым, и все это приобретало особо зловещую красоту из-за сверкавшей над самым горизонтом яркой огненной полосы, похожей на поверхность кровавого озера.
Мой взгляд упал на руку брата, лежащую на столе, и я вдруг увидела на его кисти, между большим и указательным пальцами, странную отметину — это было небольшое пятно размером с шестипенсовую монету, похожее на кровоподтек. Но какое-то чувство подсказало мне, что это не кровоподтек. Мой Бог! Если бы человеческая плоть могла пылать огнем, а огонь мог бы быть черным как сажа, то это было бы как раз тем, что предстало перед моими глазами. Не успела я толком ничего об этом подумать, не yen ели мои чувства облечься в слова, как меня охватил темный ужас, и в глубине души я поняла, что вижу клеймо. На мгновение у меня потемнело в глазах, а когда ко мне вернулась способность видеть, я была одна в темной комнате. Я услышала, как мой брат выходит из дома.
Время было уже поздним, но я надела шляпку и побежала к доктору Хабердену. В его приемной, еле освещенной пламенем свечи, которую доктор вынес Особой, дрожащим голосом я рассказала ему обо всем, что творилось с братом начиная с момента, когда он впервые принял лекарство, до сегодняшнего дня.
Когда я закончила свой рассказ, доктор некоторое время изучал меня с сочувственным выражением лица, а затем сказал:
«Дорогая мисс Лейцестер, вы явно были сильно озабочены состоянием вашего брата; я уверен, что вы очень волновались по его поводу. Разве не так?»
«Конечно, я волновалась, — ответила я. — Но последнюю неделю или две я волнуюсь ничуть не меньше».
«Я это вижу. Вы, разумеется, знаете, какая любопытная вещь человеческий мозг?»
«Доктор, я понимаю, что вы хотите сказать, но происходящее со мной — не самообман. Я видела то, о чем говорю, своими глазами».
«Да, разумеется. Но перед этим вы долго глядели на яркие лучи заката, вот и объяснение. Завтра вы все увидите в другом свете, я в этом уверен. Но прошу вас помнить, что я всегда к вашим услугам; без колебаний приходите или посылайте за мной, если что-нибудь вызовет ваше беспокойство».
