Архипов ощутил штормовой прилив бесформенного пока что вдохновения, пообещавший раскрыть дверь в странный приморский мир, населённый монохромными детьми и позаимствованными с картин Танги непонятными штуковинами, похожими на ожившую гальку. Необходимо срочно зафиксировать, решил Архипов, потом разберусь, что к чему.
Чёрно-белая девочка поставила пёструю банку слева от муравчатого полотенца и принялась устраиваться на нём. Когда она замерла, распластавшись вниз животом, вытянув руки вдоль тела и прижав щёку к нагретой махровости, Архипов подкрался поближе, стараясь не попасть в поле зрения невольной модели, достал позолоченный порткрейон — матушкин подарок, талисман, с которым не расставался никогда — и принялся торопливо скицировать на обороте одной из распечаток.
— Вы превосходно рисуете, — негромко раздался сзади хриплый мужской голос. Архипов, доканчивающий очередной набросок, крупно вздрогнул и ощутил, что краснеет: так и не нащупав мелькнувшую тему, запечатлев девочку и в купальнике, и в гидрокостюме, и в леопардовой шкуре, и в русалочьей чешуе, он теперь задумчиво выводил её обнажённой и как раз оттенял ягодицы, плавно переходящие в пучок кальмаровых щупалец; впрочем, и этот образ оказался отнюдь не тем, что требовалось отыскать.
Я сумею всё объяснить, подумал Архипов, покорно оборачиваясь.
— Извините, ежели напугал, — подчёркнуто правильно артикулируя слова, поклонился сухощавый носатый старец в купальных трусиках цвета «последний вздох жако». — Разрешите представиться: Тимофей Гермогенович. — Кожа его была смуглой явно не только от солнца, но и от рождения, а курчавые волосы всё еще были черны как смоль.
— Константин, — протянул руку Архипов, наконец сообразив, что его не собираются обвинять в педофилии и топить в грязноватом море под одобрительные возгласы отдыхающих. — Очень приятно. Я так понимаю, это ваша внучка? — Он кивнул в сторону дремлющей девочки.
Тимофей Гермогенович вздохнул.
— Угадали, — как-то грустно промолвил он. — Её зовут Кира.
— Красивое имя. — Может быть, она смертельно больна, подумал Архипов, это объяснило бы и её бледность, и печаль старика. Архипов не помнил, что такое чахотка, но почему-то решил, что Кира страдает именно ей. Он захотел подарить страдалице какой-нибудь из её портретов — например, тот, где она в образе ундины, — но вспомнив, какая мерзость изображена на другой стороне листа, передумал. Надо было прихватить чистой бумаги, укорил он себя.
— Мне кажется, я уже видел ваши работы, — Тимофей Гермогенович вновь улыбался, — у вас очень узнаваемая манера. Это случайно не вы иллюстрировали «фонарный» сборник лорда Дансени?
Архипов пару лет назад действительно сотрудничал с «Пионовым фонарём» — питерским издательством, которое специализировалось на качественной литературе мистики и ужасов и поэтому очень быстро обнищало. В ту пору оно микроскопическими тиражами выпускало подарочные издания непопулярных в России классиков жанра, так что Архипов зарабатывал не столько деньги, сколько имя среди знатоков книжной графики — и, видимо, кое-что всё-таки заработал.
— Чамберса и Ходжсона — тоже я, — самодовольно ответил он.
— Этих я не купил, — развёл руками Тимофей Гермогенович. — Получается, что зря — ваши работы мне очень понравились. Печальная мечтательность, которой они пропитаны, невероятно обаятельна. Далеко пойдёте, молодой человек — ежели будете идти сами по себе, а не в компании.
— В каком смысле? — нахмурился Архипов.
— Насколько я могу судить, вашу индивидуальность пока что заглушают влияния обожаемых вами изографов, — охотно истолковал свои слова Тимофей Гермогенович. — Позвольте-ка я их угадаю: Макс Бекман, Здзислав Бексиньский, Юло Соостер, Эрнст Фукс и Джеймс Энсор, правильно?
— Ещё Майкл Уэлан и Яцек Йерка, — поражённо кивнул Архипов. — А вы здо́рово разбираетесь в живописи!
— Разбирался, — поправил Тимофей Гермогенович. — Лет этак двадцать назад. Видимо, именно поэтому я ни разу не слышал названных вами имён.
Архипов обрадовался: он уже давно ни с кем не беседовал об искусстве. Лапину в Японии было не до электронных эпистол, болтливые курортницы для умных разговоров не годились, а туземные хреномазы хоть и кумекали в колерах и валёрах, но с незваным конкурентом общались исключительно на языке грубой силы. Редкостную возможность поспорить о любимых картинах с понимающим человеком упускать не следовало.
— У меня есть фотокопии, — с предвкушением предложил Архипов, имея в виду JPEG-файлы из обширной лапинской коллекции, — могу завтра принести, если вы опять будете здесь.
— Пожалуй, не надо, — вежливо отказался Тимофей Гермогенович, заметил разочарование Архипова и лукаво прищурился. — А вот ваши произведения я бы посмотрел!
Архипов обрадовался ещё сильнее — серьёзные критики не баловали его вниманием, а старик хоть и скромничал, однако был специалистом: не исключено, что авторитетным искусствоведом, пусть и в далёком прошлом. «Рекламы этот пенсионер мне вряд ли сделает, — подумал Архипов, не без сожаления заливая пламя восторга ледяным здравомыслием, — но вот пару каких-нибудь полезных советов дать наверняка сможет».
— Извольте, — брякнул он. — То есть, я хотел сказать, да хоть сейчас. — Он протянул картинку с Ктулху. — Это, конечно, халтура и ширпотреб, но ничего другого я с собой не взял, — оправдался он так, словно обычно продавал на пляже одни шедевры и лишь сегодня решил столь некстати сменить ассортимент.
— Экое страшилище! — одобрил Тимофей Гермогенович. — Вижу, средневековая тератология тоже повлияла на вас... Впрочем, и в этой чепухе ощущается недюжинный талант: игру солнечных лучей на морской зыби вы передали очень точно.
— Спасибо, — засмущался Архипов, — но мне бы хотелось услышать не о достоинствах, а о недостатках. Чтоб понять, от чего избавляться.
— Я снимаю квартиру неподалёку от центра, — Тимофей Гермогенович назвал адрес. — Ежели вы всерьёз считаете, что мой разбор ваших работ принесёт вам пользу, то приносите их сегодня вечером, часов этак в шесть.
— Хорошо, — согласился Архипов.
Тимофей Гермогенович попрощался, пояснив, что обещал Кире сходить с ней в аквапарк, и пошёл будить её. Машинально набрасывая идиллически удаляющихся деда и внучку, Архипов заметил, что Кира отвечает Тимофею Гермогеновичу на плохо различимый вопрос — что-то про температуру воды — не словами, а витиеватыми жестами. «Она не чахоточная — она немая! — понял Архипов. — Вот отчего грустит старик!»
Прослонявшись по пляжу до полудня и затем уступив всю пачку распечаток — за вычетом использованных для брульонов — по цене одной какому-то мрачному юноше, Архипов возвратился в квартиру, чтобы выбрать из своих сангин и пастелей самые, на его взгляд, выдающиеся. Не все из них он привёз с собой на бумаге — многие пришлось взять из лапинской коллекции, а ещё несколько — скачать с собственного сайта.
