***
Желтоглаз иногда путает, кости не на ту сторону бросает. Затем и сторожит – чтобы глупые люди, чужой судьбой приманенные, на другую сторону не лезли. Пропустить никак нельзя – от того у Желтоглаза ни спины, ни живота нет, голова в любую сторону смотрит. От того и ошибается, что ни зада у него, ни переда… Сам ошибается, сам исправляет.
Вот опять – зашуршали, как серые мыши, вкусные мыши. С обеих сторон в нору ползут, неймется им. Посмотрел одной в душу – зачем? Куда лезешь? Не знаешь, что нельзя? Посмотрел другой. Запищали мыши, заплакали – не любят, когда Желтоглаз в душу смотрит, пугаются. Слишком жаркий взгляд у Желтоглаза – мышам не вытерпеть. Не лезут больше, не подсматривают. Можно дальше дремать, телом дыру загораживать…
***
Нина успела только заметить, как засветились отраженным светом филиньи глаза. За спиной грохнуло, и в спину ударило жаром. «Поджег», – нервно хохотнула она, вспомнив Санины байки, и, покрепче умостившись на скале, оглянулась. Увиденное стерло улыбку: несколько сухих кедров горели гигантскими свечами; внизу в клубах тяжелого дыма чернели, скручивались листья кустарника. Пламя быстро распространялось, окружая скалу. Паника полоснула по нервам раскаленным жгутом, на секунду показалось, что спасения не будет, и лесной пожар сожрет не только тело, но и душу, и разум, и даже воспоминания о Нине сгорят, превратятся в угли. Жар становился все сильней, казалось, она сама уже горит изнутри, спаленная взглядом филина. Мелькнул перед глазами Санин дед – трясущаяся, слюнявая от вечного ужаса развалина. Нина до боли прикусила губу, из последних сил давя страх. Рванувшись, она выскочила на вершину, надеясь спуститься на другую сторону Чертовых Пальцев.
Едкий дым поднимался от травы, и чудовищными факелами пылали остовы уже однажды сгоревших кедров. Спускаться было некуда – лес горел со всех сторон. «Да почему же так?!» – подумала Нина. Коленки подкосились, она со всхлипом опустилась на камень и тут же с криком подскочила, задев что-то живое. На камне, скорчившись и обхватив себя руками, сидела девушка. Она мерно раскачивалась, и сквозь гул и треск пламени Нина услышала отчаянные рыдания, больше похожие на вой. Девчонка вцеплялась ногтями в плечи, прятала голову в колени – как будто мучаясь от невыносимой боли. «Обгорела!» – с ужасом подумала Нина, и тут девушка встала, и, подняв заплаканное, но чистое лицо к небу, шагнула к краю скалы.
Страх отпустил, уступив место злости. Нина схватила девчонку за рукав, поворачивая к себе, и изо всех сил влепила пощечину. Зажмуренные мокрые глаза изумленно раскрылись.
– Мы пересидим здесь, на скале! – проорала Нина. – Будем ждать, пока не прогорит! – девица молчала, и Нина потянула ее подальше от края. Вовремя – огонь добрался до подножия Чертовых Пальцев; уцепившийся за камни кедр вспыхнул, выбросив столб пламени. Девушки поспешно отступили, и Нина испуганно провела рукой по лицу, проверяя, цели ли ресницы.
– Переждем, – повторила Нина. – Только не закатывай истерику, – поспешно добавила она, видя, как девчонка снова складывается пополам, – подумаешь, лесной пожар!
– Пожар? – заговорила наконец подруга по несчастью. – Деревья горят?
Нина, не удержавшись, фыркнула.
– Еще горят кусты и трава. А ты что думала?
– Я думала – Желтоглаз сжег мою душу. Но я с тобой говорю – значит, она цела.
Нина скептически подняла брови, но, вспомнив недавний собственный приступ паники, промолчала.
***
Слезились глаза, и дышала она нехорошо, со всхлипами, а потом начала кашлять так, что не удержалась на ногах, кашель подбрасывал тело, и скребли пальцы, пытаясь зацепиться за камень. Нани сидела рядом, обнимала за плечи, вытирала с горящего лица пот. А потом рядом вспыхнуло еще одно дерево, и волосы девушки затрещали, сворачиваясь белесыми комочками. Каждый раз, когда она выдыхала, Нани казалось, что вместе с воздухом выходит душа.
– Я не могу больше, – прошептала Нина и снова зашлась в кашле. – Мы сгорим или задохнемся, – губы Нины тряслись. Нани отерла пот с ее лба и снова поразилась тому, какой он горячий. Жар от горящих деревьев был ей безразличен – как любой огонь, вспыхнувший сам по себе, он не был ни добрым, ни злым, а значит, не мог тронуть ее душу. Но этот же жар поедал тело Нины. Она захрипела, и Нани стало страшно. Она потрясла девушку за плечо и наклонилась к самому уху – горячему, красному.
– Пожара нет.
Нина молчала – ее грудь ходила ходуном, все силы тратились на то, чтобы дышать, и Нани снова заговорила:
– Пожара нет. Ты мне сказала, что горят деревья, и я тебе поверила. На самом деле это душа – это Желтоглаз на нее посмотрел, он сторожит, а зрачки у него – уголь, а вокруг – пламя жарче солнца… – Нани торопливо плела сети слов, разбрасывала мокрые слова, дула прохладными словами, вязала холодные узоры из Нининых волос.
***
Над костровищем еще курился дымок. Саня сбросил рюкзак, уложил в корнях карабин, выхлебал остывший чай из котелка. Присел, стягивая осточертевшие сапоги. По лицу стекал пот, солнце жарило вовсю. Саня со стоном удовольствия сунул горящие ноги в ручей и огляделся. На вершине скалы виднелся тонкий девичий силуэт. «Ишь куда залезла, коза, – усмехнулся Саня. – Уффф… Жара – аж в глазах двоится». Он неохотно поднялся и, сложив ладони рупором, проорал:
– Нинка! Слезай, обедать будем!
Фигурка вздрогнула и нерешительно застыла на краю. «Да слезай уж, насмотришься еще», – проворчал Саня и принялся разводить костер.
