— Буди Смертуха и через два патера вы должны быть внизу, — сказал я сухо.
Я вышел из корчмы (может поснедаете, уважаемый магистр? — услышал я голос корчмаря, но только отмахнулся) и начал читать «Отче наш». При втором «дай нам силы, Господи, дабы не прощали мы должникам нашим!»[68], я услышал топот по лестнице и близнецы вывалились через порог. Смертух появился только при «Аминь». Но всё-таки успел.
Арестантская размещалась в подвале под ратушей. Ха, ратуша — это громко сказано. Это было двухэтажное, каменное здание из тёмно-жёлтого кирпича, крытое дранкой. В зале на первом этаже нас уже ждали бородатый священник, бургомистр и двое стражников. На это раз без глеф.
— Уваж-жаем-мые гос-спод-да, — поприветствовал, заикаясь, бургомистр, а настоятель кивнул нам, глядя исподлобья. Я присмотрелся к нему и заметил, что у него опух нос и губы покрыты свежими корочками.
— Садитесь, — я указал на места у круглого стола.
На нём стояла тарелка с холодным мясом и пшеничными лепёшками, а рядом находились кувшин пива и бутыль, наверное, с водкой. Я вытащил пробку и понюхал. О да, это была крепкая сливовая водка. Что ж, быть может, в ходе допроса пригодится тем из нас, у кого слабый желудок.
— Прочитал протоколы. — Я бросил на стол стопку бумаг. — Это говно, господа.
Настоятель хотел было что-то сказать, но вовремя клацнул зубами. Возможно, не хотел вновь получить перелом носа.
— Поэтому, прежде чем мы спустимся к обвиняемой, хочу, чтобы вы поделились с нами информацией. Рассчитываю, что она будет исчерпывающей и правдивой.
— Ув-веря-я… — сказал бургомистр и хотел ещё что-то добавить, но я поднял руку.
— Правила таковы: я спрашиваю, вы отвечаете. Понятно? Кем были трое убитых?
— Ди-ди-ди, — начал бургомистр.
— Дитрих Гольц, торговец лошадьми. Бальбус Брукдофф, красильных дел мастер, и Петер Глабер, мастер мясников, — ответил вместо него священник. — Два вдовца и холостяк.
— У вас тут красильня? — удивился я. — Смотри-ка. Как погибли?
— Со-со-со…
Я вопросительно посмотрел на священника.
— Сожрали их черви, — с неохотой объяснил он и как бы с опаской в голосе.
— Вши с вашего постоялого двора? — пошутил я.
— Когда они умерли, из них выползли длинные, толстые, белые черви, — произнёс настоятель и быстро перекрестился. — Из всех отверстий.
Я какое-то время молча их разглядывал. Бургомистр отводил взгляд, а священник совсем наоборот — смотрел мне прямо в глаза. Я взял со стола пшеничную лепёшку и откусил. Хорошая, свежеиспечённая.
— Кто был свидетелем этого явления?
— В случае с Гольцем только его конюшенный, а червей, выползающих из тел Брукдоффа и Глабера, видели несколько человек…
— Я-я…
— Где эти черви?
— Скрылись в земле.
— Ясно, — сказал я. — Смертух?
— Не помню ничего такого, Мордимер, — ответил он, как я и ожидал.
— Чёрная магия, настоятель, а?
— Так считаю, — согласился он серьёзно.
— Кто знает… — ответил я в задумчивости и почесал подбородок. — Они хотели на ней жениться?
— Д-да.
— Отписали ей что-нибудь в завещании?
Бургомистр посмотрел на меня так, будто впервые услышал слово «завещание», а священник пожал плечами.
— Вроде, что-то там завещали, — неуверенно произнёс он.
— Выходит, ничего ценного, как думаю, — подвёл итог я. — Что найдено во время обыска? Пентаграммы? Запрещённые книги? Яды? Куклы?
— Н-нич-чего.
— Ничего, — повторил я. — Забавно, правда, Смертух?
Он не ответил, да я и не ожидал от него ответа.
— Суммируем то, что я услышал. — Я встал из-за стола, беря следующую лепёшку, ибо были на самом деле вкусными. — В городе погибает трое уважаемых граждан. Погибают, признаю, незаурядным способом. Обвинённой в убийстве, совершённом посредством чёрной магии, становится молодая вдова, за которой ухаживали все трое. Нет улик её преступления, нет мотивов, подозреваемая вину не признаёт. А вы не вызываете епископского инквизитора — ба! — не вызываете хотя бы палача, на что, кстати говоря, и так не имели в этом случае права, и не допрашиваете её надлежащим образом, а только сразу приговариваете к костру. Приговор выносится единогласно бургомистром, двумя скамейщиками и настоятелем, который выступал как представитель церкви. Что-нибудь не сходится в том, что я сказал?
— Вс-ссс…
— Итак: всё сходится. Ну что ж, пора поговорить с обвиняемой, верно?
Я кивнул Смертуху, поскольку присутствие моего сотрудника полезно на допросах. Один вид его лица порождает в обвиняемых какую-то удивительную тягу к признаниям.
Бургомистр вскочил и снял с пояса ключ, которым открыл солидную, дубовую дверь в углу комнаты. В темноту вела крутая, каменная лестница.
Городская темница состояла из трёх отгороженных проржавевшими решётками камер (все, кроме той одной, были пусты) и большего помещения, в котором установили заказанный мной стол, а также маленький столик и четыре табурета. На столике я увидел гусиное перо, чернильницу, стопку чистой бумаги и пятирожковый подсвечник с оплывшими до половины, толстыми, восковыми свечами. В углу помещения стояла чугунная печурка, полная тлеющих розовым углей. Но всё равно здесь было ужасающе холодно и сыро.
Я посмотрел внутрь камеры. Светловолосая женщина, в заскорузлой от грязи рубахе, сидела на служащей ей подстилкой охапке соломы и смотрела на меня со страхом в глазах. Наши взгляды встретились на мгновение.
— Выведите обвиняемую, — приказал я, и один из стражников быстро подскочил к замку и начал бороться с упрямым ключом.
Я смотрел на него какое-то время, а потом сел на табурет у стола.
— Смертух, бургомистр, настоятель, — пригласил я остальных.
Стражник выволок женщину в центр комнаты. Она не кричала и не сопротивлялась. Позволяла собой распоряжаться, будто была лишь тряпичной куклой.
— Положите её на стол и привяжите кисти рук и ступни к креплениям, — сказал я.
Стражник затянул узлы, а она в какой-то момент прошипела от боли.
— Не очень сильно, — мягко сказал я.
— Выйди, — приказал я, когда он уж закончил.
Я встал из-за столика и приблизился к ней, так, чтобы могла хорошо меня видеть. Она пробовала поднять голову, но это у неё не очень получалось, потому что узлы держали крепко.
— Меня зовут Мордимер Маддердин, — произнёс я, — и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хех-хезрона. Я прибыл сюда, чтобы помочь тебе, дитя моё.
На мгновение что-то вроде надежды появилось в её лице. Сколько же раз я видел подобное зрелище! Но тотчас надежда угасла, и женщина не ответила.
