Аккуратно, стараясь не делать резких движений, Пашка перебрался к окну и замер рядом с рассохшейся рамой:
— Димон, это я, Пашка, — пересохшее горло вовсю противилось произнесению громких звуков, отдаваясь на них саднящей наждачной болью. — Не врёт он.
Облом одобрительно кивнул. Со стороны ментов пару мгновений не слышно было ни звука, потом Рябушкин наконец отозвался:
— Волохов? — даже отсюда было слышно, что летёха был слегка обескуражен. — Тебя-то как туда занесло, чёрт ты непутёвый. Ладно, ты там тихо пока сиди, Облома не зли. Вытащим мы тебя оттуда, сукой буду.
— Правильно говоришь, начальник! — прокричал в ответ Облом. — Осознал, вижу, что не шуткую я. Ты сам там тоже не дёргайся, я через пару минут требования выдвигать начну.
— Ты, падла, учти, — пообещал Рябушкин, — если с Пашкой случится чего, я тебя самолично порешу, мне тебя и вообще живого брать без особого интересу, а тут ещё и заинтересуюсь. Понял?
— Не стращай, начальник, — откликнулся Облом, — пуганый я. А за "падлу" ответишь. Так, перерыв в дебатах.
Облом отошёл от окна и в упор уставился на Пашку. Очень нехорошо так посмотрел, оценивающе.
Старший лейтенант Димка Рябушкин тоже находился в невесёлых раздумьях. Ни он, ни парни из наряда реально не думали наткнуться вот так в лесу на объявленного во всероссийский розыск беглого зека. Отправили их пионерлагеря сторожить, по большому счёту так, для галочки. Порядок такой — заблокировать места возможного отхода беглого. Ещё несколько нарядов было разбросано по району, но с теми рациями, что у них имелись, они могли с таким же успехом находиться где-нибудь под Самарой. Димкиному экипажу ещё повезло, их рация была туда-сюда, минимальную связь с дежурной частью ещё обеспечивала, но нерегулярно и как большое одолжением.
Вот и повезло: связались с ними ночью, приказали проверить Гордейкину заимку, вроде бы кто-то из деревенских видел подозрительного мужика, пробиравшегося в ту сторону. А если сигнал получен, надо реагировать. Вот и среагировали. Уже на подходе Облом начал палить через окно в сторону наряда, так что пришлось залечь за старинным амбаром, прикидывая дальнейшие действия. Тем более что обложенный в избушке зек что-то про заложника прокричал. Твою мать.
Сам Димка пуль не боялся. Был у него определённый жизненный опыт: ещё в девяносто пятом пришлось на Кавказ скататься. В штурме Грозного он, правда, не участвовал, но впечатлений набрался по самое "не хочу". Потом ещё три командировки туда же, на память о которых остались маленький осколок в левом плече и жуткая неприязнь ко всяким зелёным насаждениям типа лесов.
Нет, будь рядом с Димкой кто-нибудь из проверенных ребят, знакомых по командировкам, он бы, как бог свят, рискнул акцию провести. Но уж чем богаты… Да, вояки у него в наряде подобрались ещё те: все как один вчерашние дембеля. Вовка вон два года в желдорбате шпалы клал, а Олег вообще танкист. Толку от них при штурме, как от циркуля. Лёха единственный, кто хоть иногда за время службы в руках оружие держал и зеков видел, — из краснопогонников он. Только тоже хрен редьки не слаще: одно дело — на вышке курить, а совсем другое — по лесам за вооружённым зеком бегать. Вон он, кстати, подползает. Интересно, чего нового скажет?
— Ну? — спросил лейтенант.
Сержант перевёл дух.
— Связался я наконец с нашими, — он кивнул. — Правда, связь такая, что… Короче, они там сейчас часть вэвэшную поднимают и ОМОН. Сказали продержаться и зека пасти, как будто мы сами бы не догадались.
Рябушкин тоскливо поглядел в сторону домика, где засел Облом с заложником. Нет, всё правильно, на такое дело только войска поднимать нужно, их профиль. И с ОМОНом всё верно, потому как заложник присутствует. Другое дело, что до ближайшей части чуть ли не сотня километров: пока соберутся, пока подъедут по нашим-то дорогам… И с ОМОНом ситуация такая же. Ладно, бог не выдаст — свинья не съест, продержимся как-нибудь.
Подобные мысли одолевали и Облома. Это сейчас, пока мусоров четверо, они шугаются и на рожон не лезут, а ведь через час-полтора их тут будет, как в Кремлёвском концертном зале на День милиции. То есть когти рвать надо по-любому. Вопрос только, как это по-грамотному обставить, да ещё и вожатый этот… С ним-то что делать, не валить же в самом-то деле?
Внезапно взгляд Серёги наткнулся на тускло блестевший в уголке вывалившийся из кармана вожатого степлер. И смутная, не оформившаяся ещё до конца мысль начала принимать всё более чёткие очертания.
Нехорошо так оглядевшись по сторонам, Облом подошёл к скрючившемуся на табурете Пашке.
— Так, вожатый, — Облом смотрел в сторону, — ты пойми, я против тебя ничего не имею. Только вот выбора у меня особого нет — уходить мне надо, а тебя я с собой тащить не могу, но и оставить так просто тоже. Так что ты зла на меня не держи за то, что я сейчас сделаю.
Полный самых дурных предчувствий, Пашка поднял глаза на зека, и в тот же момент мосластый, каменно-твёрдый кулак Облома врезался куда-то в район волоховского виска, отключая сознание и неся очередное забытье…
* * *
Не разумом и не обонянием, одним только желудком, давно уже превратившимся в главный орган её чувств, Тварь определила присутствие Еды. Еды было много — сколько точно, Тварь затруднилась бы сказать. Как и все животные, считать Тварь не умела, а мыслила категориями "один" и "не один". Сейчас ощущение Еды пришло от Места.
Почему Место так притягивает Тварь, та не задумывалась. Что-то такое было с ним связано в прошлой ещё, другой жизни, о которой Тварь не помнила ничего, кроме того, что она была. Как бы там ни было, во время своих нечастых пробуждений она всегда наведывалась к Месту, бродила среди полуразрушенных просевших строений, словно стараясь вспомнить, что же так неумолимо тянет её сюда. Разумеется, припомнить что-либо Тварь была не в состоянии, почти полностью мёртвый мозг настойчиво противился таким попыткам.
Сейчас же две основные цели существования Твари — Еда и Место — чудесным образом совпали. Что ж, она была не против.
Постепенно наращивая скорость, она начала двигаться к Месту. Задеревеневшие за время долгой спячки мышцы постепенно приходили в норму, действуя всё более послушно. С лёгкостью и изяществом, с трудом представимыми в этом крепко сбитом, приземистом теле, она почти не задевала низкие ветки и перемещалась по лесу с незаметностью призрака. Не то чтобы Тварь кого-то опасалась — весь её опыт настойчиво утверждал, что если в этом лесу и есть кого бояться, то это только её саму, — просто инстинкт охотника научил её не привлекать к себе внимания. Не стоит пугать Еду раньше времени.
