Однако вновь укладывая гудящую голову, вдруг обнаружил груз на правой руке и, приподнявшись, сперва решил, что чудится или снится: кольцо вновь было на безымянном пальце, а сама «принцесса» привязана жгутом к руке. Аккуратно, с петлей, как утром…
Герман подтянул ее к себе, ощупал, заметил, что бинта на отекшем пальце нет, и выматерился вслух. Он отчетливо помнил, как прокалывал подушечку, затем снимал кольцо с помощью моторного масла, и это все происходило без допинга, в трезвом уме и ощущении реальности. Раны теперь на пальце не было, а зловредный прибор снова висел на руке, а это значит, освобождение от уз брака с «принцессой» ему пригрезилось. Вывод был простой, как карандаш: разум пустился в свободный полет и творил все, что заблагорассудится, и удержать его, проконтролировать невозможно, ибо слишком тонка грань между фантазиями и реальностью.
И тут впервые у него промелькнула мысль, вернее, смутная и пока ничем не подтвержденная догадка – а не в самой ли «принцессе» причина? Что, если эта тварь, даже оторванная от самолета и питания, продолжает излучать некую таинственную энергию, которая сводит с ума не только локаторы, компьютеры и головки ракет, но и людей? Не было никогда прежде подобных безумных заморочек сознания! Что, если это изделие напичкано какой-нибудь постоянно излучаемой гадостью, способной рождать в сознании человека призраки, виртуальную реальность или хрен знает какие фантазии? Обманывает же она каким-то образом локаторы, создает у них иллюзии! Точно так же может и на мозги давить: в конце концов, там тоже все на электронах, как утверждают медики…
Он почти убедился в своем открытии и готов был рвануть кольцо, чтобы навсегда избавиться от проклятия, но внезапно увидел на развернутом планшете кусок мыла в простенькой бумажной обертке. То, что оно земляничное, можно было и не читать: с детства знакомое и любимое, это мыло тянуло за собой ностальгические воспоминания и в быту называлось просто духовым, поскольку имело тончайший, обволакивающий запах счастья: когда отец водил маленького Герку в баню, то мыл ему голову сначала щелоком, потом хозяйственным мылом, нещадно выедающим глаза, и, наконец, на десерт и радость – земляничным. И голова, и тело еще долго источали ни с чем не сравнимый дух…
Кусок такого мыла лежал сейчас на планшете и был не призраком. А коль скоро он появился здесь, значит все происходящее – плод воображения… Шабанов взял упаковку в руку, понюхал, сорвав зубами бумагу, выдавил розовый, душистый брусок – ну хоть ты лопни, все реально! Все, кроме загадки, как и кто его сюда подбросил. Он огляделся: блики на воде покраснели от низкого солнца, но озеро еще широко и по-прежнему пустынно…
– Да и наплевать, кто подбросил! – чтоб не впадать в томящие, липкие раздумья, сказал он. – Главное, ясно зачем!
Герман побулькал мыло за бортом, хорошенько растер его в ладони и принялся намыливать закольцованный палец, с удовольствием вдыхая щемящий запах. Разбарабанило палец не так сильно, как утром, и вообще он лишь покраснел и даже не утратил чувствительности, так что на сей раз обошлось без крови. Важно было не думать, отчего все это так и в каком он состоянии находится – спит и видит сон, или на самом деле снова повенчался с «принцессой». Выкрутив палец из кольца, Шабанов сполоснул с рук остатки мыла и все-таки не удержался от искушения, осмотрел подушечку: свежайший рубец от заросшей ранки перечеркивал ее наискось.
«Ну и что? – спросил сам себя. – Заросло да и все! Ну, заросло! Вообще, мир прекрасен, садится солнце, теплый вечер. Лодка по морю плывет, прорва чистой воды… Голову бы помыть с духовым мылом, но ухо болит. А вот поесть будет совсем хорошо!»
При этом он поймал себя на мысли что говорит сам с собой, да еще и голоса не слышит, если не считать внутреннего, который, словно головная боль, зудит где-то под теменем, противится, подвергает сомнению все, что происходит, но у него такая участь – брюзжать. Чукчи, например, плывут вот так, на лодке, или на собаках едут и поют обо всем, что видят – их же не считают за умалишенных. Наоборот, вольные, счастливые люди…
Шабанов вскрыл НАЗ, вынул банку с мясом, хлебец (за счет чудес и местных жителей, между прочим, получилась неплохая экономия продуктов!) и стал неторопливо есть, жалея, что утром поддался голосу разума и не прихватил кружку – сейчас бы сгодилась, а то нечем воды зачерпнуть. И вообще, человек, взрослея, начинает задавать себе больше вопросов, чем в детстве задает их родителям. Самое интересное, в редких случаях может на них ответить, а больше ломает голову, мучается и в результате умирает с полным ощущением, что ничего не знает о мире. Зато ребенок знает о нем все, и в принципе ответы взрослых лишь запутывают его, сбивают с толку. Например, Шабанов лет до семи отлично знал, что такое подъемная сила, аэродинамика и теория полета. Иное дело, объяснить не мог, но знал! Стоит посмотреть, как летают птицы, как они отрываются от земли, набирают скорость, выстраиваются в клин или косяк и как затем приземляются или приводняются, и все становится предельно ясно. На практике он познал все эти законы, когда засунул ноги в рукава материнского тулупчика, много лет бывшего подстилкой на полатях, зажал полы в руках и сначала сиганул с печи. Полетать по избе не удалось, не хватило высоты, да и взмахнуть успел один раз. Тогда он забрался на крышу, на самый конек, сгреб с него снег, разогнался и прыгнул. И еще не успел долететь до земли, а уже все понял и готов был закричать – эврика! – если бы тогда знал это слово. Дело было не столько в крыльях, сколько в свойствах воздуха и земном тяготении, вернее, в возможностях преодолевать его, используя качества воздушной среды. Однако спустя несколько лет, изобретая первый летательный аппарат, он влез в специальную литературу и не просто оказался в глубочайшем заблуждении, но и напрочь забыл то, о чем имел представление.
Окончательно отупел и потерялся в теории полета – уже когда учился в военном летном…
После неспешного ужина Шабанов вновь спрятал «принцессу» в мешок и, закупоривая его, ощутил, как внутренний и внешний голоса впервые заговорили в нем в унисон.
– Даже если в лодке кто-то был, – согласился он с благостными мыслями. – То был скорее друг, чем враг. Похулиганил из озорства, оставил мыло и смылся. Иначе бы не стал совать палец в кольцо и приматывать прибор к руке, спер бы – и привет. Коль его не интересует сверхсекретная «принцесса», значит, он либо по наивности не догадывается, что это, либо ему не нужны тайны оборонки. А таким другом может быть один ангел-хранитель!
Он не слышал себя со стороны, и потому логика казалась железной и расставляла все по местам. По крайней мере, лишала необходимости задавать себе вопросы и ломать голову над тем, что нельзя объяснить. Между тем Герман заметил впереди полоску низкого берега, в последних косых лучах земля четко проглядывала с трех сторон, и лодка побежала скорее. У него не было никакого желания ночевать на суше, относительно беззаботное и безопасное плавание прельщало больше, и было все равно, куда его несет. Кроме того, он скоро заметил столб дыма, который в полном безветрии показался высоким и угрожающим: возможно, там просто остановились рыбаки и теперь жгли костер и варили уху, но не исключено, что какие-то люди ждали его, Шабанова, и продолжалась охота за «принцессой». Осторожно подбивая доской на корме, он стремился увести лодку левее от дыма, но странное дело, красноватый от зари столб тоже передвигался по берегу и оказывался на курсе.
