Давай, поднимайся быстрее на этаж, а то сейчас засну.
— Зоя? — послышалось вежливое и настороженное в прихожей.
Да, Зоя я, зоя, проходи, давай, посмотри на мою нежную ножку, высунутую из-под одеяла на всю длину, на оголенное плечико, прикрытое шелком волос и… на свешенную почти до пола руку, такую тоненькую, такую несчастную. Просто сломанная веточка ольхи!
— Зоя? У вас все в порядке? — голос стал тревожнее и ближе. Наконец-то аглицкие shoes рискнули ступить на древний линолеум коридорного пространства. Еще один рывок, мистер, еще пару шагов и вы достигните цели — смелей!
— Зоя? — раздалось над ухом. А дотронуться, потрогать, пощупать, убедиться, что я жива? Ах, да, воспитание, такт. Ну, ну.
Я слабо застонала, чуть пошевелившись.
— Зоя, с вами все хорошо?
Я приоткрыла глаза, сохраняя в них туман — лицо мужчины оказалось прямо перед моим. Так и знала, галантный рыцарь припал коленом к паркету, чтоб выразить свое отношение к даме.
— Леонид? — прошептала еле слышно. — Как вы оказались здесь?
Мужчина нахмурился и впился взглядом в мои приоткрытые губы, до которых было сантиметров десять. Рискнешь, качнешься?
Он не посмел:
— У вас открыта дверь… Вам плохо?
`Наконец-то заметил!
— Да. Голова жутко разболелась… А дверь?… даже не помню, закрыла ли ее вчера?…
Моя рука доверчиво и как бы невзначай легла на его ладонь, несчастное личико сыграло роковую роль — Сергеев не на шутку обеспокоился.
— Вызвать врача? Я сейчас.
— Нет, — слегка сжала его руку. — У меня полиса нет, дома оставила.
— Полиса? Причем тут полис? Вам нужна медицинская помощь!
`Да, милок, нужна. Твоя. Достала меня Селезневка, а в капкан крыши Макрухина не хочется. Ты же не дашь мне погибнуть?
— Полис — это бумажка, без которой никто не станет мне оказывать помощь, — пояснила вяло, с мученической маской на лице.
— Как же так?…
Он растерялся и соображал, как такое может быть, что ему делать? А делать хотелось, и я точно знала, что, следя за ним из-под полуопущенных ресниц. Воспользоваться моей слабостью и беззащитностью? Не-а! Спасти, помочь! Это животное было благородным и посему заведомо награждено рогами. Олень, — мысленно улыбнулась я. Что ж, придется немного поднатужить фантазию, придумав ему миссию по спасению дамы не только от головной боли. Для начала посмотрим, как ты с этой простейшей задачкой справишься и насколько поддашься моему очарованию. А ведь поддашься, я таких, как ты, знаю. Иначе б рванул к Гале за советом, а не мучил свой мозг самостоятельно. И рука-то, ай, как нежно сжимает мою.
— Пойдемте-ка к Гале, отлежитесь у нас. Вам нельзя одной…
— Нет, что вы, это неудобно…
— Вздор, право! — возмутился и… не отказал себе в удовольствии обнять меня — сгреб с постели вместе с одеялом. Вот это я понимаю, вот это размах. И в благодарность доверчиво обняла его, скользнув ласково пальцами по щеке к шее и волосам на затылке, прижалась щекой к его костюму и готова была поспорить: хоть на мгновение, но Сергеев пожалел, что явился при параде, а не в неглиже. Аромат парфюма, исходивший от меня, судя по взгляду мужчины, ударил в голову не хуже рома. Он замер, соображая, а стоит ли вообще куда-то идти? Может, прямо здесь единолично и полечить?
Я четко держалась роли не годной к сопротивлению девочки в полуобморочном состоянии, чем нимало его смущала, заставляя благородные порывы смолкнуть, а инстинкты встать во главу мыслительного процесса. Судя по вздоху и нерешительному топтанию на месте, борьба была неравной. Олень был верен оленихе, но на руках его находился соблазнительный олененок и мешал привычные директории поступков. Была бы женщина, очаровывающая его — он бы и копытом в ее сторону не ударил, рог в сторону не повернул, продолжил мирно щипать травку вблизи своей половины. Но детеныш, нуждающийся в помощи и такой доверчивый, такой невинный и прекрасный — другое дело.
Борьба закончилась — этот карибу не нашел ничего лучше, чем в порыве благородных чувств не наступить на горло своей брачной песне — он рванул к дверям своей "стерллитовой коровы" и пнул по дереву ногой в силу занятости рук.
Передо мной мелькнуло удивленное лицо Галины — понимаю. Не поняла другое — отчего лишь удивление вызвало в ней появление возлюбленного с полуголой красоткой в одеяле на руках.
— Зое плохо. Я проходил мимо и заметил, что дверь в ее квартиру приоткрыта. На стук никто не открыл, пришлось заглянуть, — выпалил, пронося меня мимо женщины в сторону спальни. — Она говорит, что без какого-то полиса приглашать врача бесполезно. Ей нужно помочь.
— Конечно, Леонид, что-нибудь сейчас придумаем, — и ни грамма подозрения и возмущения в голосе! Да вы нашли друг друга, парнокопытные мои. Даже завидно, ей Богу…
Меня ласково опустили на постель, и я позволила себе застонать, приоткрыть глаза:
— Простите…
— Перестань. Со всяким бывает. У тебя давление, температура? — заботливо, присев рядом со мной, спросила Галя, и лоб ладошкой потрогала. Как мама, как в детстве, когда я сильно болела…
Это мне не понравилось, и то, что ни в голосе, ни в жесте женщины не было и грамма фальши. Она искренне озаботилась моим состоянием, искренне готова была помочь, хотя половина женского населения на ее месте сухо бы указала на дверь еще у порога, а вторая половина изъела бы злобным и ревнивым взглядом мужчину. И уж никому в голову бы не пришло поухаживать за утренним сюрпризом, что притащил любимый ей на голову. Неужели она настолько глупа и не понимает, чем чревата ситуация? Недооценивает мое влияние и очарование или переоценивает свои возможности? А может настолько уверена в непогрешимости избранника?
Мне стало искренне жаль ее, и судорога презрения к себе и этой игре, что приходится вести, прошла по моему лицу, натурально искажая его.
— Бедненькая, — прошептала Перетрухина, убирая волосы с моего лица. Жалость Галины была невыносима для меня. Так и хотелось рявкнуть: очнись, дура! Я троянский конь! Гони меня в шею сейчас же!
Но я лишь скривилась и скрипнула зубами: в джунглях выживает сильнейший. Это буду я. Хоть по всем канонам чести и совести должна быть она.
— Принеси, пожалуйста, тонометр. Он в столе гостиной, — попросила Леонида. Тот послушно сбегал, дробно отстучав копытами по паркету.
— Давай руку, — попросила меня женщина, получив прибор.
— Давления нет, — прошептала я, поворачиваясь, чтоб ей было удобно наложить манжет, а заодно, чтоб господин Сергеев мог оценить гибкость моей фигуры и нежность кожи. И грудь, соблазнительно проглядывающую сквозь кружева.
