Я совершал длительные прогулки, поднимался на Лористонские скалы, на «Трон короля Артура». Под ногами лежал снег, и холодный ветер дул в лицо, но уж лучше это, чем сидеть дома, мрачно размышляя об одном и том же, или дожидаться по ночам шума за дверью. Я много думал о Катрионе. Мне казалось, она бы не одобрила моих теперешних занятий, назвала бы их пустой тратой времени или чем-то похуже. Мое разумное Я тоже их не одобряло, но тогда я не был разумен, я вел себя как фанатик, для которого решение отказаться до сих пор представляется совершенно невозможным.
В конце концов, я устал. Привыкший в своей научной работе к прямым ответам на прямые вопросы, я считал теперешние свои размышления бессмысленными и запутанными. Я не мог найти оправдания своему поведению по отношению к Дункану. Разве он не относился ко мне с исключительной добротой? Он заплатил за мое путешествие в Марокко, снимал мне квартиру, а сколько часов своего драгоценного времени потратил он просто на то, чтобы обучать меня, помогать приобрести необходимые мне знания! Я пошел домой и позвонил ему в офис.
Он не спрашивал, где я был, и не стал говорить, пытался ли до меня дозвониться. Между нами никогда и слова не было сказано, будто я в чем-то зависим от него или подотчетен. Я поблагодарил его за гостеприимство.
— Ерунда, — ответил он. — Мне это было только в радость. Вы должны опять навестить меня. В сельской местности временами ужасно скучно.
Наступила пауза. Я выжидал. Момент был неловкий, так как я чувствовал, что между нами прежних отношений уже не будет.
— Во всяком случае, я рад вашему звонку, — произнес Дункан. — Сегодня вечером вы свободны?
Я ответил утвердительно. Ему незачем было и спрашивать.
— Отлично. Быть может, вы помните, когда мы только начинали наши занятия, я обещал представить вас своим друзьям, людям, которые знают намного больше вашего. Думаю, такое время наступило. Будьте готовы к семи часам. Я заеду за вами.
Он повез меня в Клермонт-Плейс, что находится на границе между Пилригом и Нью Тауном. Вечер был светлый, луна не такая полная, как в Пеншиел-Хаус, но все же яркая, лениво висела в безоблачном небе. Дункан не сказал, куда мы направляемся. Я ожидал увидеть дом с террасами или маленький клуб, или, по крайней мере, дом, как в Эйнсли-Плейс, построенный в георгианском стиле. Я совсем не был готов к реальности.
Не доехав еще до места назначения, я заметил башню, высокую и черную, возвышающуюся над крышами домов. Казалось, на нее никогда не падал свет. Лунные лучи как бы соскальзывали с нее, а может быть, свет поглощался камнем. Сомнений — никаких, даже на расстоянии. Это была церковь моих кошмарных снов.
Дункан припарковался на противоположной стороне улицы. Мы вышли из машины. Высокая дверь молча ожидала, когда я войду (точно так же, как это было во сне). Я сделал над собой усилие и двинулся к ней. Мне же хотелось не просто повернуться и бежать, а мчаться и мчаться без остановки, пока я не покину это проклятое место навсегда. В глубине души, однако, я сознавал, что от моего бегства наяву будет столько же пользы, сколько от бегства во сне. Я также понимал, что никогда не избавлюсь от ночного кошмара, если просто повернусь к нему спиной.
На первый взгляд казалось, что церковь заброшена, что там уже долгое время не служат литургий.
Повсюду были видны следы запустения — от заколоченных досками окон до осыпающейся кладки. С одной стороны были установлены леса. Вероятно, собирались делать ремонт, однако сразу было видно, что здесь уже многие годы никто не работал. Часть стены удерживалась деревянными подпорками.
И все же, несмотря на запущенность, здание ничуть не утратило своей власти. Оно и задумано было с целью внушения религиозного ужаса. Впечатление это сохранилось в полной мере. Кроме того, она обладала еще чем-то — тем, что я почувствовал, когда впервые увидел ее во сне. Это было ощущение зла, такого всемогущего, что захватывало дыхание. В самом камне, из которого была построена церковь, ощущалась сила — сила намерения, как будто сами эти камни насыщены злобой. Даже не войдя еще в помещение, я ощутил те же страх, отвращение и жестокость, что и в подземном храме дома д'Эрвиля в Танжере.
— Что-то не так, Эндрю? — спросил Дункан, когда мы стали подниматься по короткому лестничному пролету к главному входу.
Мне хотелось сказать: «Нет, что вы, все в порядке», но я не мог уже заставить себя это сделать. Я был испуган, испуган по-настоящему, и никакое притворство не смогло бы скрыть этого.
— Да, — ответил я. — Я бывал здесь. В своих снах.
— Ну, конечно же, вы там бывали, — проговорил Дункан без колебаний. — Не вы первый, не вы последний. Нам всем снилось, будто мы были здесь. Это место — маяк, фокус, свет, притяжение.
— Но ведь это были ужасные сны, кошмары...
Он кивнул:
— Вероятно. Потом вы мне о них расскажете. Я же вам сказал: это место — фокус. Оно действует как призма наших эмоций. Она усиливает их, изменяет. Некоторые видят во сне то, на что надеются, другие — то, чего боятся. Пусть вас это не тревожит. Теперь, когда вы здесь, сны ваши изменятся. Вы узнаете, как превозмочь ваши страхи, как использовать их себе на пользу и другим во благо. Пойдемте, Эндрю. Ничего страшного не случится. Со мной вы в полной безопасности.
Наружу, через заколоченные досками окна, не пробивался ни один луч света. Войдя, я увидел зажженные свечи. Они горели в высоких подсвечниках, установленных через равное расстояние вдоль приделов и перед алтарем. Подрагивающий свет их не разгонял густые тени, скопившиеся возле стен и наверху под куполом. Сердце мое будто покрылось льдом, как поверхность пруда, по которой прошелся зимний ветер. Во всех подробностях передо мной предстал собор моих кошмарных снов, не хватало лишь поющих голосов.
Перед нами, возле алтаря, стояла группа из шести человек с капюшонами на головах. Я боялся, что они вдруг запоют жуткими голосами, повернутся и явят безглазые, бледные лица. Они повернулись, скинули капюшоны, и я увидел, что выглядят они как обыкновенные люди.
Дункан им меня представил. Колин Бэйнс, банковский менеджер; Алан Несбит, владелец венчурного предприятия с конторой в Шарлот-сквер; Джеймс Партридж, сотрудник шотландского Би Би Си; Тревор Макиван, председатель фармацевтической компании; Поль Аскью, консультант по связям с общественностью; Питер Ламберт, один из ведущих брокеров Эдинбурга.
Я сразу заметил, что между ними есть много общего. Все они были мужчинами, все сделали успешную карьеру, все довольно богаты и принадлежат к одному с Дунканом классу. Ни у одного из них не было шотландского выговора. Я вспомнил людей, с которыми общался в Танжере, и снова спросил себя, отчего Дункан проявил ко мне такой интерес.
