Даже я понял, что обратно фрау Инге нас теперь не возьмет. Что понял Ральф, не знаю, но дверь опять открылась и закрылась, – они ушли, а в ванной все лилась и лилась вода. Я не мог уйти и так и не узнать, правда ли, что парашютист сидел в ванне и ждал, когда фрау Инге придет мыть ему спину. Если она и вправду собирается мыть ему спину, я обязательно должен на это посмотреть, – по телевизору иногда показывают, что бывает, если женщина моет мужчине спину. Я просто умру, если это не увижу, зато, если увижу, так вместо Инге и Карла я буду играть в Инге и парашютиста.
Хорошо, что я был в носках. Я тихо-тихо поднялся по лестнице и начал красться по коридору в сторону ванной. Наверно, я напрасно так старался, – парашютист все равно не мог бы услышать моих шагов из-за шума воды. Дверь в ванную была распахнута, так что мне ничего не стоило туда осторожно заглянуть. Он совсем не сидел в ванне, он даже не напустил туда воду. Он стоял на коленях перед ванной и мылил руки, а потом смывал с них мыло и мылил опять. Он мылил не только ладони, но и всю руку до плеча, хоть был в клетчатой рубахе с длинными рукавами. Мылил, смывал и опять мылил. И все время что-то быстро говорил на непонятном языке, которого я никогда не слышал.
Вдруг он поднял голову и посмотрел на меня. Я сперва страшно испугался, что он меня застукал, но он меня не увидел, – глаза его смотрели в какую-то далекую точку над моей головой. В этой точке он увидел что-то страшное, потому что он вдруг вскрикнул и упал на край ванны лицом вниз. Я повернулся и бросился вниз – через потайную дверь в свой подземный коридор, чтобы оттуда через двор – домой, к мамке. Руки и ноги у меня дрожали, и я все время вспоминал, как зазвенела ванна, когда парашютист ударился об нее лбом. От этого в голове у меня тоже стало звенеть, и я несколько раз споткнулся и даже два раза упал и ободрал оба локтя до крови. Но главное, когда я выскочил из подземелья наружу, солнца уже не было и лил сильный дождь, – у нас такое часто бывает. Возле порога налило огромную лужу, и только я вступил в нее, как тут же заметил, что я в носках. Выхода не было, пришлось идти обратно за ботинками, которые я, как пришел, спрятал под лестницей.
Я осторожно прокрался мимо двери в комнаты Отто, вышел на лестничную площадку, стал на колени и сунул руку под лестницу, куда я спрятал ботинки.
Ботинок там не было. Я просто не понимал, куда они могли деться. Я чуть с ума не сошел: ведь я ясно помнил, как я их снял – сначала один, потом другой, – я еще при этом попал в трещину в полу и больно прищемил себе мизинец, – потом я связал шнурки и сунул ботинки вот сюда, в зазор между нижней ступенькой и стеной. Я стал шарить во всех углах, но, конечно, ничего не нашел. Тогда я побежал вниз, потому что мне вдруг показалось, что я спрятал ботинки под плиту, закрывающую подземный ход, но и там их не было.
Я поплелся вверх, на лестничную площадку и снова взялся за поиски. Мне очень хотелось плакать, но я знал, что это мне не поможет, – если я вернусь домой без ботинок, мамка меня просто убьет.
Что выкрикивала тогда в коридоре Марта, настойчиво пытаясь протиснуться мимо Инге, чтобы заглянуть в ванную, где непрерывной сильной струей текла вода? Какие-то пророческие проклятия: «Ты еще поплачешь! Ты еще пожалеешь!» И дальше – злобную чушь про иностранного бродягу, о котором Инге ничего не знает.
Инге стояла, прислонясь спиной к запертой калитке, с зажатой в кулаке второй связкой ключей и не спешила вернуться домой, хоть там явно назревала беда. А может, именно потому, что там назревала беда. Она ведь и вправду ничего о нем не знала. И не хотела знать. «Чтобы все осталось так, как началось!» – повторила она собственное давешнее заклинание, предчувствуя перемены и наверняка зная, что ничего никогда не остается таким, каким начиналось. Это знание было из тех ненужных знаний, которые не приносят пользы – во всяком случае, ей, – если даже история с Карлом ничему ее не научила. Ладно, что будет – то будет. Она приказала Ральфу: «Сторожи вход!» И легко взбежала на крыльцо.
Ее встретил знакомый звук водяной струи, с силой падающей на старинный добротный фаянс ванны, который звенел, как пожарный колокол. Ури все так же стоял на коленях, намыливая руки в клетчатых рукавах и немедленно смывая с них мыло, чтобы тут же намылить их снова. По полу растекалась большая мыльная лужа, отдельные струйки из которой уже просочились на паркет коридора. Инге решительно протянула руку через голову Ури и закрутила кран.
Не замечая этого, Ури в очередной раз намылил руки, потянулся к крану и застыл, не понимая, куда девалась вода. Вслепую шаря в воздухе нетвердыми пальцами, он попытался открыть кран, но наткнулся на руку Инге, которая не пускала его это сделать. Он повернул к ней плохо сфокусированные глаза и быстро заговорил на иврите.
Инге опустилась на колени рядом с Ури – прямо в лужу, но ей это было сейчас неважно, – и взяла его лицо в ладони. Он дернулся в ее руках, резко оборвал сам себя и замолчал. Инге боялась, что он начнет вырываться от нее, но он застыл в каком-то смутном оцепенении. Было очень тихо, их молчание нарушали только редкие капли, падающие из крана на звонкий фаянс. От прикосновения Инге к его коже опять охватила совершенно неуместная сейчас животная радость существования – ей вдруг стал понятен рассказ о путнике, нашедшем родник после долгих скитаний по безводной пустыне. Ей показалось, что затуманенный взгляд Ури стал постепенно проясняться.
– В чем дело, Ури? – прошептала она, боясь его спугнуть.
Он опять заговорил на иврите. Она передвинула ладони в мелкие впадины за его ушами, нащупала средними и указательными пальцами костные бугорки у начала шеи и начала массировать их осторожными округлыми движениями.
– По-немецки, – шептала она. – Говори со мной по-немецки.
– По-немецки, – повторил он за ней уже по-немецки.
– Да, да, вот так, по-немецки, – подбодрила она его, отмечая, что взгляд его сконцентрировался на ее губах, словно он затруднялся ее услышать и пытался по губам угадать смысл ее слов.
– Ты знаешь, как чмокает человеческая плоть, когда в нее попадает пуля? – спросил он и продемонстрировал, сложив губы трубочкой, – Чмок! Чмок! Потому что воздух всасывается в пробитые пулей дыры. А если трупов много... целая куча трупов...
Он рванулся от нее с такой силой, что она чуть не упала:
– Мне надо помыть руки, видишь, сколько крови... надо ее смыть...
– В чем дело, Ури? Ты кого-нибудь убил? – прошептала Инге, сама ужасаясь своим словам. Глупости, кого он мог убить и зачем? Но если нет, то о чем этот бред? И почему он пришел среди ночи пешком, неведомо откуда, мокрый насквозь и больной? От кого он убегал? Кто за ним гнался? Нет, нет, сама мысль эта была нелепой, таких совпадений не бывает. Не может быть, чтобы все повторилось опять!
