Абрахам Меррит - Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)

Они стояли совсем рядом с нами: золотоглазая девушка и похожая на карикатуру женщина–лягушка, отчетливо различимые каждой своей черточкой и линией, и все–таки меня не оставляло ощущение, что они отделены от нас невероятно большим расстоянием, как будто — попытаюсь выразить почти невыразимое! — две фигуры, которые мы видели перед собой, завершали собой ряд бесконечного числа звеньев тянущейся издалека, вытянутой в одну линию, связанной цепочки изображений; наши глаза видели из них только ближайшее, в то время как мозг какой–то своей способностью более высокого порядка, нежели зрение, осознавал и регистрировал вереницу остальных, невидимых глазу.

Громадные глаза женщины–лягушки, не мигая, взирали на всю нашу компанию: слабые фосфоресцирующие искорки вспыхивали внутри металлической зелени, кольцом окружающей ее глаза. Она стояла, вытянувшись во весь рост на раскоряченных ногах; чудовищная, слегка приоткрытая ротовая щель обнажала ряд белых, острых и колючих, как ланцеты, зубов; огромная, лапа, покоившаяся на плече девушки, наполовину покрывала шелковистую кожу; торчавшие из пяти перепончатых пальцев длинные желтые когти блестели, резко контрастируя с нежным телом.

Но если женщина–лягушка глядела на всех нас сразу, то с девушкой из розовой стены дело обстояло иначе. Ее взгляд был прикован к одному только Ларри, она не сводила с него глаз, в которых ясно читалось не просто любопытство, а какое–то значительно более глубокое чувство. Девушка была высокой, значительно выше, чем в среднем бывают женщины, почти такого же роста, что и Ларри, лет двадцати, так мне показалось, не больше. Неожиданно она наклонилась вперед, напряженное выражение золотых глаз смягчилось, и в них появилась нежность; красные губы задвигались, словно она заговорила.

Ларри быстро шагнул вперед, и его лицо в эту минуту походило на лицо человека, который после многочисленных смертей и рождений наконец–то обрел родственную душу, потерянную века назад. Женщина–лягушка обратила глаза на девушку, ее невероятно большие губы зашевелились — я понял, что она говорит! Девушка, словно бы стараясь привлечь внимание Ларри, выставила вперед ладонь, и затем, подняв ее, положила каждый пальчик на один из пяти цветков резной лозы, находившейся поблизости.

Один, два, три раза нажала она на сердцевинки цветков, при этом я отметил, что рука у нее была необыкновенно длинная и гибкая, а пальцы с вытянутыми кончиками напоминали тонкие удлиненные пальцы, с какими художники, которых мы называем примитивистами, изображали на своих картинах деву Марию.

Трижды она нажала на цветок и затем еще раз выразительно поглядела на Ларри. Медленная сладостная улыбка изогнула малиновые губы. Она страстно протянула к нему обе руки, и неожиданно вспыхнувший румянец разлился по белой груди и нежному, как цветок, лицу.

Словно погасший экран в кинематографе, потемнел пульсирующий овал, и золотоглазая девушка с женщиной–лягушкой исчезли!

Вот так произошла первая встреча Лаклы — служительницы Молчащих Богов и Ларри, когда сердца их открылись друг другу.

Ларри стоял, не отрывая от камня восхищенных глаз.

— Эйлид, — услышал я его шепот. — Эйлид, чьи губы краснеют, подобно красным гроздьям рябины, а волосы сияют, как золотистая бронза…

— Определенно, это семейство лягушкообразных, — сказал Маракинов, развившихся в процессе эволюции первобытных лабиринтозубых, вы видели ее зубы? Йес?

— Ясное дело, лягушкообразные, — ответил я, — но из вида котелкоголовых, отряд хвостатых.

Я даже не мог представить себе, что Ларри способен на такое бурное негодование, когда он с возмущением накинулся на нас.

— Что вы мелете… о каких–то там первобытных и котелках? — заорал он. — Это была девушка — чудная девушка, самая настоящая, и она ирландка, или я не О'Киф.

— Мы говорили о женщине–лягушке, Ларри, — сказал я примирительным тоном.

Он посмотрел на нас как ненормальный.

— Послушайте, — сказал он, — если бы вы оба оказались в садах Эдема в тот момент, когда Ева срывала яблоко, вы, верно, не нашли бы свободной минутки, чтобы взглянуть на нее, занятые подсчетом чешуек на змее.

Ларри широким шагом устремился к стене. Мы последовали за ним.

Остановившись, Ларри протянул руку к цветкам, на которых лежали удлиненные пальчики золотоглазой девушки.

— Вот сюда она положила свою ручку, — пробормотал он и безмятежно нажал на резные чашечки — один, два, три раза — точно так же, как это сделала девушка.

Мягко и бесшумно стена начала расщепляться надвое: обе половинки огромного камня медленно повернулись вокруг оси, и нам открылся входной проем, и за ним — узкий коридор, подсвеченный тем же самым розоватым сиянием, которое испускали язычки пламени, окружающие тени на стене.

— Приготовь свое оружие, Олаф, — сказал Ларри. — Мы идем следом за Золотыми Глазками, — бросил он, повернувшись ко мне.

— За Золотыми Глазками? — тупо отозвался я.

— Да, следом за ней, — сказал Ларри, — Она пришла, чтобы указать нам путь. И я пойду вслед за ней даже к черту на рога.

Мы переступили порог. Впереди — О'Киф, потом мы с Маракиновым, последним шел норвежец. Ларри и Олаф держали в руках по пистолету.

С правой стороны на расстоянии нескольких футов коридорчик круто обрывался, упираясь в прямоугольный полированный камень, от которого шло слабое розоватое свечение. Крыша у нас над головой находилась меньше чем в двух футах над головой О'Кифа.

Слева от нас поднималась примерно на высоту четырех футов плавно закругленная загородка, протянувшаяся от стены до стены… а позади нее чернела беспросветная тьма — абсолютная и ужасающая, которая, казалось, свидетельствовала о бесконечных глубинах Розовое свечение, окружающее нас со всех сторон, обрезалось этой чернотой так резко, словно она была материальна: розовый свет мерцал и колебался, будто наткнувшись на какую–то преграду.

Столь отчетливо создавалось впечатление зловещей и неестественной силы, присущей этой густой, как чернила, непрозрачной субстанции, что я отпрянул назад, и Маракинов вместе со мной. Но только не Ларри! В сопровождении Олафа он твердым шагом подошел к загородке и заглянул за нее. Потом подозвал меня.

— Посветите–ка туда вашим фонариком, — сказал он, показывая вниз, в кромешную тьму.

Маленький кружок электрического света, подрагивая, словно от страха, опустился вниз и уперся в поверхность, которая, по моим представлениям, больше всего походила на черный лед.

Я поводил фонариком в разных направлениях, обегая ее кружком света. Пол коридора был сделан из вещества настолько гладкого, настолько отполированного, что ни один человек не смог бы пройти по нему; коридор спускался под уклон с постепенно увеличивающимся углом.