Мужчины пожали плечами, не прекращая работать челюстями, Керрис не ответила, потому что живо заинтересовалась развитием инфраструктуры на острове Уайт.
Инфрастуктура! Я не знал, как это слово пишется, а меня спрашивают о ее развитии… Меня никогда не интересовало, сколько миль железнодорожных путей или магистральных водопроводов проложено на нашем острове. Будучи невежественным дурнем, я в тот момент полагал, что примерно через час мы достигнем острова и более компетентные обитатели колонии смогут полностью удовлетворить любознательность Керрис. Девушка, поняв, что от меня ничего не добиться, принялась заряжать восьмимиллиметровой пленкой взятую со склада кинокамеру, произведенную когда-то в Германии. Я с удовольствием следил, как ловко работают ее пальцы, вставляя пленку в лентопротяжный механизм между валиками и звездочками. Камере было по меньшей мере лет сорок, но она продолжала работать с точностью швейцарских часов. Первый за последние тридцать лет контакт между нашими народами будет запечатлен для вечности.
Вскоре я вышел на палубу. Матросы трудились, не поднимая головы и не покладая рук. На мостике, широко расставив ноги и заложив руки за спину, вглядывался в далекий горизонт капитан Шарпстоун. Шкипер стоял как скала, а глаза его казались стальными.
На фордеке я увидел небольшую четырехфунтовую пушку и пару крупнокалиберных пулеметов. Да, эти ребята хорошо подготовились к заходу в незнакомые воды. Солнце уже успело подняться довольно высоко над горизонтом. Или, вернее, не солнце, а то, что себя выдавало за дневное светило в эти темные времена. Больше всего это напоминало диск из оранжевой фольги, небрежно приклеенный к едва освещенному небу. Нам предстоял еще один мрачный и холодный день в самый разгар июня. То, что преграждало путь солнечным лучам высоко в небе, весьма эффективно действовало и на климат. Погода все больше и больше походила на зимнюю.
Неужели слова мистера Хартлоу, произнесенные перед смертью, оказались пророческими? Может, это и впрямь начало конца? Ведь недаром множество мировых религий предрекают: гибель мира начнется с прихода неестественной тьмы.
Если не будет света, фотосинтез прекратится. Растительный мир погибнет. Без растений вымрут все травоядные животные. Пищевая цепочка начнет рваться — звено за звеном.
От мрачных размышлений я дрожал сильнее, чем от холодного пронизывающего ветра.
Я стоял, облокотившись на фальшборт, и вглядывался в ржавые валы далеко на горизонте. Мне очень хотелось первым увидеть пологие холмы острова Уайт. Я представил, как приятно будет пройти по пирсу в город. Увидеть знакомые лица. Услышать голоса играющих на школьном дворе детей. Я уже видел себя дома в удобном кресле перед камином. Папа, мама и сестры, широко открыв глаза и замирая, внимают рассказу о моих героических похождениях. А за этим последует ночь «очищения» в городе. В компании с Митчеллом, естественно. В этот момент я почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит.
— О, Керрис, простите. Я не заметил, как вы подошли.
— Мне не хотелось вас беспокоить.
— Вот-вот должен показаться мой дом.
— Вы что-нибудь уже увидели?
— Пока нет.
— Необходимо раздобыть для вас обувь. Не можете же вы предстать перед своими в этих дурацких носках. К тому же сейчас очень холодно.
— А я и не заметил, — ответил я, несколько покривив душою. — Готовьтесь к встрече. В порт явится весь город. Не каждый день к нам приходит пароход с американцами.
— Камера наготове. Я запечатлею на пленке ваш прекрасный профиль, как только мы ошвартуемся, — с улыбкой сказала она.
— Прекрасный профиль? — удивился я. — Боюсь, что от его вида треснет объектив.
— Вы в это время будете стоять вытянув шею, отыскивая среди встречающих супругу.
— А вот и нет. Я не женат.
— Ах вот как, — проронила Керрис и взглянула вперед по курсу. Ее длинные волосы развевались по ветру. — Вы знаете, а ведь Гэбриэл прав. Мы мчимся на всех парах. Шкиперу не терпится доставить вас домой живым и здоровым.
— Вы уверены, что он дал радиограмму на частоте, которую я вам сообщил?
— Естественно. Они страшно обрадовались, узнав, что вы живы.
Мы замолчали. Наступившую тишину нарушало лишь шипение разрезаемых форштевнем волн.
— Вы спасли девушку, — наконец произнесла Керрис, внимательно глядя на меня своими необыкновенными зелеными глазами. — Вас встретят, как героя.
— Героем я себя вовсе не чувствую, — ответил я, покачивая головой. — Совсем напротив. Мне становится очень скверно, когда я вспоминаю о Хинкмане.
— Тем не менее не забудьте подготовить торжественную речь. Островитяне, насколько я поняла из радиообмена, уже считают вас героем.
— Это скорее по праву рождения, а вовсе не из-за личных заслуг.
Керрис откинула упавшие на лицо волосы, которые в неярком красноватом свете стали совсем рыжими.
— Дэвид, вы либо очень скромны — невыносимо скромны, — либо в жизни вашей семьи есть какая-то огромная тайна.
Я снова облокотился на фальшборт и, глядя на пену у форштевня, произнес:
— Никакой великой тайны в нашем семействе нет. Если послушать, что говорят и пишут о моем отце на острове, то он выглядит почти полубогом.
— И от вас тоже ждут великих свершений?
— Вроде того.
— И вас это терзает?
— Вовсе нет, — улыбнулся я. — Отец — великий человек, но моя семья вовсе не желает видеть во мне второе издание Билла Мэйсена. А вот общественность ожидает от меня нечто подобное.
— Но, может быть, вы их и не разочаруете.
— Керрис, до сих пор мое самое большое достижение состоит в том, что я за два дня угробил два самолета. Да, все ждут, что я надену сапоги великана. Однако боюсь, что они слишком велики для моей ноги.
И я снова повернулся лицом к морю, успев заметить, какие у нее белые зубы и какую прекрасную форму имеют чуть пухлые губы.
— Только не подумайте, что я жалуюсь на судьбу, — добавил я и спросил: — А как ваша семья? В ней проводятся смотры достижений ее членов?
— Проводятся. Но боюсь, что за всеми членами семейства уследить невозможно.
— Неужели их так много?
— Да, очень.
— У моего приятеля Митчелла восемь братьев и две сестры. Не представляю, как он запоминает их дни рождения. Да что там дни рождения! Я был бы не в силах запомнить их имена.
— Думаю, что ваш приятель Митчелл еще легко отделался.
— Неужели у вас братьев и сестер еще больше?
— Хм-м… — Она улыбнулась, посмотрела на меня и сказала: — При последнем учете выяснилось, что у меня сто пятнадцать братьев и сто двадцать сестер.
