Как любой турист, я объездил все самые интересные достопримечательности в течение первого месяца пребывания в Париже, так что второй месяц я посвятил поиску увеселений в других местах. После нескольких поездок в популярные среди путешественников пригороды я начал осознавать, что здесь существует и terra incognita, о которой не пишут в путеводителях, дикие, малозаселенные места между известными всему миру предместьями. Постепенно я пришел к выводу, что мне стоит как-то упорядочить свои исследования, и стал каждый день начинать свой путь с того места, на котором остановился вчера.
Со временем странствия привели меня в окрестности Монружа. Я обнаружил, что здесь заканчиваются исследованные территории, и начинаются земли столь же мало изученные, как и те места, в которых берет начало Белый Нил. Итак, я решил всесторонне изучить жизнь оборванцев, населяющих эти кварталы, их среду обитания, поведение и привычки.
Надо сказать, что задача, которую я поставил перед собой, не относилась к разряду приятных занятий, к тому же была трудна и напрочь лишена надежды на какое-либо вознаграждение. Однако, вопреки здравому рассудку, во мне разгорелось упрямое любопытство. Я приступил к исследованиям с энергией большей, чем когда брался за что-либо, сулившее явную выгоду или пользу.
Однажды в самом конце сентября, когда уже перевалило за полдень, я вошел в святая святых этого города праха. Было заметно, что здесь собирались обитатели окружающих свалок, поскольку в горах мусора у дороги стала наблюдаться определенная упорядоченность. Я шел между этих куч, которые напоминали часовых, охранявших вход, намереваясь проникнуть в самое сердце страны нищих.
По дороге мне показалось, что из-за мусорных навалов за мной наблюдают, то исчезая, то появляясь вновь, какие-то тени. Район этот напоминал Швейцарские Альпы в миниатюре, поэтому уже очень скоро начало дороги скрылось за одним из бесчисленных поворотов.
Наконец я вышел к месту, которое походило на городок или коммуну бедняков. Здесь было много лачуг или, скорее, хибар, таких, которые нередко можно увидеть в районе Адлановых болот: невзрачные строения с плетеными стенами, залепленными грязью, и грубыми крышами, сделанными из соломы, найденной рядом с конюшнями… Приличный человек ни за что на свете не согласился бы зайти в один из таких домов. Даже на акварели они могли бы выглядеть живописно только в том случае, если бы автор решил приукрасить природу. В самой глубине стояло сооружение (у меня язык не поворачивается назвать это домом) такого странного вида, которого мне еще видеть не приходилось. Неимоверных размеров старинный шкаф, очевидно, стоявший когда-то в будуаре какой-нибудь дамы, жившей во времена Карла Седьмого или Генриха Второго, был превращен в жилое помещение. Двери его были распахнуты, открывая взору все домашнее хозяйство. Одна половина шкафа представляла собой некое подобие гостиной примерно четыре на шесть футов, в которой над жаровней с углем сидели, потягивая трубки, не меньше шести старых солдат в сильно потрепанной, заношенной до дыр военной форме эпохи Первой республики. Выглядели они как натуральные mauvais sujet[9]. Затуманенные глаза и приоткрытые рты выдавали в них пленников абсента, в общем, вид у них был изможденный и помятый, только глаза были жестокими, как бывает после попойки. Вторая половина шкафа, очевидно, сохранила свой первоначальный вид, только глубина полок, которых здесь было шесть, была уменьшена наполовину, и на каждой полке из тряпок и соломы было оборудовано место для лежания. Все шестеро обитателей этого колоритного пристанища проводили меня заинтересованными взглядами, когда я прошел мимо их жилища, не останавливаясь. Отойдя на приличное расстояние, я все же обернулся и увидел, что они о чем-то шепчутся, вплотную сдвинув лбы. Мне это совсем не понравилось, поскольку места здесь были пустынные, а вид этих людей совершенно не внушал доверия. Однако я решил, что при дневном свете они вряд ли решатся напасть на меня, поэтому пошел своей дорогой, углубляясь в самое сердце этой пустыни. Тропа была такой извилистой, что я, миновав несколько крутых поворотов, совершенно потерял ориентацию, и даже компас мне не помогал определить, в каком направлении я движусь.
Через какое-то время я, зайдя за очередной поворот, натолкнулся на большую кучу соломы, на которой сидел старый солдат в изношенном мундире.
«Надо же, – подумал я. – Армия Первой республики тут неплохо представлена!»
Когда я проходил мимо солдата, он даже не посмотрел в мою сторону. Его застывший взгляд был устремлен в одну точку на земле. «Да, – снова подумал я. – Вот что может сделать с человеком война! Для этого старика уже не существует такого понятия, как любопытство!»
Однако, пройдя несколько шагов, я быстро обернулся и увидел, что ошибался. Ветеран провожал меня взглядом с каким-то необычным выражением. Он показался мне поразительно похожим на тех шестерых солдат, которых я встретил ранее. Заметив, что я на него смотрю, он как-то поник и опустил глаза, я же не стал более забивать себе голову мыслями о нем и отправился дальше.
Спустя какое-то время я повстречал еще одного старика в военной форме, и он точно так же не замечал меня, пока я проходил мимо.
Дело близилось к вечеру, и я начал думать, что пора бы возвращаться. Но, развернувшись, я увидел перед собой целый лабиринт тропинок между огромными кучами мусора. Понять, какая из них вывела меня сюда, было совершено невозможно. Я так растерялся, что решил спросить у кого-нибудь дорогу, но, посмотрев по сторонам, никого не увидел. Тогда у меня возникла идея пройти еще немного вперед, может быть, я встречу кого-нибудь… не в старой военной форме.
И мне повезло, потому что, пройдя пару сотен ярдов, я натолкнулся на одиноко стоящую лачугу, похожую на те, что я уже видел раньше, только эта явно предназначалась не для жилья. Эта конструкция представляла собой три стены, накрытых крышей. Судя по мусору, разбросанному вокруг, я понял, что здесь производится сортировка. Под крышей, сгорбившись, сидела сморщенная, как старый гриб, старуха. Я подошел, чтобы спросить дорогу.
Увидев меня, она поднялась и тут же вступила в разговор. Я понял, что оказался в самом сердце Царства Мусора и смогу узнать все о жизни парижских нищих, особенно если моим проводником в мир свалок и помоек будет старуха, которая выглядит как старейшая обитательница этой «страны».
Я стал расспрашивать ее, и ответы были весьма интересны. Она была одной из тех парижанок, которые во времена революции отличились особой жестокостью и проводили дни у гильотины, на которой совершались казни. Прервав свой рассказ, она неожиданно сказала:
