А что выдает поставщика фейерверков нагляднее всего, как не отсутствие важных пальцев?
Трехпалый Ху.
Когда Ху разложил на столе свой пухлый киот с товаром, юный Чарли почувствовал, что прошел сквозь адский огонь и прибыл наконец в рай, — и восторженно разжал кулак с комком потных долларов. Пока длинные столбики серебристого пепла с сигареты Ху осыпались на фитили смертельным снегом, Чарли наслаждался выбором. Он так разволновался, что чуть не напрудил в штаны.
И вот Чарли, в своей смертельной ипостаси вышедший тем утром из «Золотого дракона» с компактным свертком под мышкой, ощущал тот же восторг: как бы ни противоречило это его натуре, он снова кидался в брешь. Он направился к ближайшему ливнестоку и прокричал, помахав извлеченным из мешка светящимся фарфоровым медведем:
— Один квартал вбок и четыре вверх по улице. Вы со мной, курвы?
— Белый Дьявол совсем слетел с катушек, — сказала одиннадцатая внучка Трехпалого Ху Синди-Лу Ху, стоявшая за прилавком рядом со своим почтенным и перстуально обездоленным предком.
— А его деньги слетают к нам, — ответил Трехпалый.
Чарли засек этот переулок на прогулках в финансовый район. Переулок соединял улицы Монтгомери и Кирни и располагал всем, что потребно хорошему переулку: пожарными лестницами, мусорными контейнерами, разнообразными стальными дверями, размеченными граффити, крысой, двумя чайками, ассортиментом грязи, мужиком в отключке под картонкой и полудюжиной знаков «Парковка запрещена», три из них — с пулевыми дырками.
То был платонический идеал переулка, но от прочих в округе его отличало наличие двух отверстий сточно-канализационной системы, расположенных менее чем в полусотне ярдов друг от друга, — один в начале, другой почти в середине: таились они между мусорными контейнерами. Не так давно наметав глаз на ливнестоки, Чарли не мог этого обстоятельства не учесть.
Он выбрал то отверстие, которого не было видно с улицы, присел шагах в четырех и развернул пакет Трехпалого Ху. Вытащил восемь «М-80»[36] и где-то до полудюйма подрезал двухдюймовые запалы щипчиками для ногтей, которые носил на кольце с ключами.
— Детки! — крикнул Чарли в ливнесток. — Вы со мной? Извините, не уловил, как вас зовут.
Он извлек из трости шпагу, положил у колена, затем выкопал из саквояжа фарфорового медведя и разместил его у другого колена.
— Ну, поехали, — крикнул он.
Из стока донеслось злобное шипение, и хоть Чарли считал, что внутри темно, там стало еще темнее. В черноте перемещались какие-то серебряные диски, словно в темном океане кувыркались монетки, только эти двигались парами: глаза.
— Отдавай, Мясо. Отдай, — прошептал женский голос.
— Приди и возьми, — ответил Чарли, стараясь побороть в себе худший за всю жизнь мандраж.
Будто позвоночник натирали сухим льдом, поэтому не дрожать у Чарли не получалось.
Тень из ливнестока начала растекаться по мостовой — где-то на дюйм, но Чарли заметил: сам свет будто изменился. Только ничего не менялось. Тень обрела форму женской руки и еще дюймов на шесть подползла к медведю. Тут-то Чарли и рубанул ее шпагой. Лезвие не ударилось о мостовую, но соприкоснулось с чем-то мягче — и раздался оглушительный визг.
— Говна кусок! — То был вопль не боли — то был вопль ярости. — Никчемный, маленький… ты…
— Быстрый и мертвые, дамочки, — сказал Чарли. — Быстрый и мертвые. Давайте попробуем еще разок.
Из отверстия вызмеилась новая рука слева, за ней другая — справа. Чарли оттолкнул медведя подальше от стока и выхватил из кармана зажигалку. Поджег запалы четырех «М-80» и швырнул их в дыру, пока тени еще тянулись по мостовой.
— Что это было?
— Что он кинул?
— Подвинься, не видно.
Чарли заткнул уши пальцами. «М-80» рванули, и он ухмыльнулся. Сунул шпагу в ножны, собрал вещи и побежал ко второму отверстию. В закрытом со всех сторон ливнестоке это будет сурово — жестоко даже. Ухмылка не сползала с лица Чарли. Он слышал хор воплей и проклятий — на полудюжине мертвых языков, и одни перекрывали другие, словно кто-то вертел ручку настройки коротковолнового приемника, ловившего как пространство, так и время. Чарли упал на колени и прислушался, стараясь держаться от ливнестока на расстоянии вытянутой руки. Слышно было, как они надвигаются под переулком, — он подманивал их собой. Чарли надеялся, что прав и наружу они вылезти не могут, но если б даже и вылезли, у него с собой шпага, а драться при свете солнца — это играть на его поле. Он поджег еще четыре «М-80» — фитили у них были подлиннее — и метнул одну в ливнесток.
— Так кто у нас Новое Мясо? — спросил он.
— Что? Что он сказал? — послышался голос из стока. — Ни хера не слышу.
Чарли помахал фарфоровым медведем у дыры.
— Вам этого надо? — И кинул еще одну «М-80». — Нравится? — крикнул он, швыряя третью шутиху. — Будете знать, как об мою руку точить клювы, трепаные вы гарпии!
— Мистер Ашер, — раздался голос у него за спиной.
Чарли обернулся: над ним стоял полицейский инспектор Альфонс Ривера.
— О, здрасьте, — сказал Чарли и сообразил, что держит в руке зажженную «М-80». — Простите, я секундочку, — сказал он и метнул шутиху в отверстие.
Тут все и взорвалось.
Ривера отошел на несколько шагов и сунул руку в карман — предположительно за пистолетом. Чарли запихал фарфорового медведя в саквояж и поднялся. Он слышал, как его снизу костерят и проклинают.
— Ебаный недотепа, — визжали темные силы. — Я сплету корзинку из твоих кишок и понесу в ней твою голову.
— Ага, — вторил этому голосу другой. — Корзинку.
— Мне кажется, этим ты уже грозила, — произнес третий.
— А вот и нет, — ответил первый.
— Заткнитесь нахуй! — завопил Чарли ливнестоку и посмотрел на Риверу, который уже вытащил табельный пистолет, хоть пока и не навел.
— Что, — спросил инспектор, — проблемы, э-э… с кем-то в канализации?
Чарли ухмыльнулся.
— Вы же ничего не слышите, правда? — Ругань не прекращалась, но сейчас орали на каком-то языке, где для правильного произношения, очевидно, требовалось много соплей.
На гэльском, немецком или еще каком.
— Я отчетливо слышу звон в ушах, мистер Ашер, от взрывов ваших отчетливо незаконных фейерверков, но помимо этого — нет, ничего.
— Крысы, — сказал Чарли, бессознательно вздергивая бровь, словно имея в виду: «Ну что, ваши уши выдержат такую гору дурно пахнущей лапши?» — Терпеть не могу крыс.
— Угу, — ровно ответил Ривера. — Крысы точили клювы об вашу руку, и вы, очевидно, полагаете, что к дешевым антикварным безделушкам в форме животных тайную тягу испытывают тоже крысы?
