Сэм выбрался из «датсуна» и в нерешительности остановился.
— Поднимитесь сюда, — позвала Наоми; в голосе ее сквозили отчуждение и страх. — Я не уверена, что он может спуститься сам.
Сэм поднялся по ступенькам. Дейву Данкену было около шестидесяти лет. В субботу он выглядел на семьдесят, семьдесят пять. Должно быть, выпил, решил Сэм. Сейчас же, когда время близилось к полудню, Дейву можно было дать все сто. А то и двести. Сэм понимал — это из-за него. Бедняга Дейв не выдержал внезапного столкновения с давно забытым и похороненным прошлым.
Но ведь я не знал, подумал Сэм, хотя утешением это было слабым.
Лицо Дейва выглядело бы в точности как выцветший от времени пергамент, если бы не лиловые жилки, сеточками разбегавшиеся по носу и щекам. Опухшие глаза слезились. Губы приобрели синеватый оттенок, в уголках губ пузырилась слюна.
— Я пыталась отговорить, — предупредила Наоми. — Хотела отвезти его к доктору Мейдену, но Дейв сам настоял — он хочет с вами поговорить.
— Мистер Пиблс, — еле слышно пролепетал Дейв. — Вы уж извините, мистер Пиблс. Это все я виноват. Я не…
— Вы ни в чем не виноваты, — отрубил Сэм. — Давайте присядем.
Он помог Наоми подвести немощного Дейва к креслу-качалке и усадить. Сэм и Наоми сели по обеим сторонам от него на ветхих плетеных стульях с провисшими сиденьями. Некоторое время все сидели молча, созерцая железнодорожную насыпь и раскинувшуюся за ней пустошь.
— Значит, теперь она вашей крови хочет? — заговорил наконец Дейв. — Эта мерзавка из самого чрева ада.
— Она напустила на меня кое-кого другого, — ответил Сэм. — С одного из ваших плакатов. Это… Я понимаю, насколько дико звучит, но это — Библиотечный полицейский. Он приходил ко мне утром. Он… — Сэм показал на свои волосы. — Это все из-за него. И это тоже. — Он ткнул в место укола ножом на шее, где багровело пятнышко. — Библиотечный полицейский уверяет также, что у него есть сообщники.
Дейв долго молчал, глядя невидящим взором перед собой, туда, где в отдалении одиноко маячило заброшенное здание бывшего элеватора.
— Человек, которого вы видели, на самом деле не существует, — произнес он наконец. — Вообще никого из них в реальности нет. Кроме… этой стервы-дьяволицы.
— Дейв, вы можете рассказать про нее? — тихо спросила Наоми. — Если нет — скажите, мы поймем. Но если это принесет вам хоть какое-то облегчение, то расскажите. Хорошо?
— Милая Сара, — с чувством промолвил Дейв; взяв ее за руку, он улыбнулся. — Как я люблю вас… Я вам говорил когда-нибудь?
Наоми покачала головой, улыбнувшись ему в ответ. В глазах ее заблестели слезы, словно крапинки слюды.
— Нет, Дейв, не говорили. Но я… очень вам признательна.
— Я обязан все рассказать вам, — сказал он. — И дело вовсе не в каком-то облегчении. Этому нужно положить конец. Знаете, Сара, чем мне запомнилась наша первая встреча в «АА»? Тем, как они говорили, что в этой программе все построено на искренности и доверии. Что чистосердечно каяться во всем содеянном нужно не только перед Господом, но и перед людьми. И тогда я подумал:
«Если все это и правда необходимо, чтобы начать трезвую жизнь, то мне тут ловить нечего. Меня засунут в самую мерзкую ночлежку, где я буду гнить бок о бок с последними отбросами рода человеческого. Ведь я никогда не смогу рассказать всего, что видел и испытал».
— Все мы поначалу так думали, — мягко промолвила Наоми.
— Да, я знаю. Но немногим довелось перенести то, что выпало на мою долю. Впрочем, я старался. Делал все, что было в моих силах. Привел дом в порядок. Но вот об этом я никогда и никому не рассказывал. Даже Господу Богу. Отыскал в самом отдаленном уголке своего сердца каморку и запер ее дверь навсегда.
Сэм увидел, как по морщинкам, избороздившим лицо Дейва, катятся слезинки.
— Да, запер. И ключ выбросил. А потом заколотил дверь досками. А поверх досок приладил стальной щит, который накрепко привернул гайками. И еще забаррикадировал вход тяжеленным шкафом. И даже потом еще разок вернулся, чтобы навалить на шкаф кучу кирпичей. С тех пор вот уже много лет я твержу себе, что с Арделией покончено, что я выбросил эту мерзость из головы. Ее и все то, что она со мной сотворила. Чего я только не принимал, чтобы у меня память отшибло, — все без толку! А с тех пор, как в «АА» вступил, меня постоянно тянуло заглянуть в эту каморку. Словно магнитом. У магнита этого даже имя есть — Арделия Лорц. Потом меня по ночам кошмары стали донимать. Все время плакаты снились, что для нее рисовал, — те самые, которые так детишек стращали… Впрочем, бывали сны и пострашнее. С другими кошмарами их и сравнить было нельзя.
Голос его предательски дрогнул.
— Может, вам лучше передохнуть? — предложил Сэм, вдруг поняв, что, как бы ни хотел выслушать признание, какая-то часть его естества бурно восставала против этого: боялась до паники.
— Нет, отдыхать мне некогда, — отмахнулся Дейв. — Врачи говорят, что у меня диабет, поджелудочная ни к черту, да и от печени мало что осталось. Скоро я уже на вечный отдых устроюсь. Не знаю только — в раю или в аду. Лишь в одном точно уверен: хмельного зелья там не продают. И слава Богу. Словом, отдыхать некогда. Если я когда и расскажу об этом, так только сейчас. — Он осторожно посмотрел на Сэма. — Вы уже поняли, что попали в беду, да?
Сэм кивнул.
— Но еще не осознаете всей серьезности своего положения. Вот почему я должен обо всем рассказать. Мне кажется, что порой… Арделия на какое-то время затаивается. Вот и на этот раз все повторилось: она долго пряталась, а потом — выбрала вас, мистер Пиблс. Еще и поэтому я должен выложить все начистоту. Не могу, правда, сказать, чтобы это мне улыбалось. Вчера после ухода Наоми я купил в лавке бутылку дрянного вина. Уединился на старом дворе, посреди всякого мусора, где раньше столько раз сидел. Откупорил бутылку и знаете, чем пахнет эта бурда? Мне всегда казалось, что так воняют обои в дешевой гостинице, где клопы кишат или сточная канава. И все-таки запах этот всегда привлекал меня. Как вечный сон…
Так вот, держу я бутылку перед носом, принюхиваюсь и слышу голос этой стервы из запертой каморки. Запертой и наглухо заколоченной. Голос как у заживо похороненной. Он и сейчас как живой у меня в ухе звучит: «Правильно, Дейв, молодец, это единственный выход для тебя и для всех таких, как ты. Выпей — и никаких забот больше знать не будешь. До самого конца».
Я уж хотел было глотнуть, как вдруг в самый последний миг учуял запах… Ее запах. И сразу вспомнил ее мертвое лицо, испещренное тонкими ниточками… перекошенный рот… И отшвырнул бутылку. А потом и вовсе разбил о кусок рельса. Ведь надо же наконец покончить с этой дрянью! Очистить наш город от этой падали!
