Беата достала из-под одежды золотую маску, которую все это время прятала на себе, и почему-то никому в голову не пришло ее обыскать, словно маска оберегала ее от чужих прикосновений. Она надела маску, и на Василия уставилось золотое чудовище в виде отвратительной бабы с неестественно большими грудями и конечностями-щупальцами. Он посмотрел на свою жену с некоторым страхом, не узнавая ее. «Вот разговорилась обычная молчунья! Нужно избавиться от этого языческого лика — к добру эта маска не приведет». Василий вспомнил, что в детстве видел, как сварили в чане со смолой колдуна, который насылал на людей мор, проклинал их. А женщин-ведьм, обвиненных в колдовстве, топили. Помнил, как одна молодуха плавала в проруби, в ледяной воде, никак не тонула. Убедившись в ее колдовской силе, вытащили молодуху и сожгли… Да и сейчас время неспокойное — вот из Новгорода пришли известия, что там сожгли в клетке на костре духовенство, обвиненное в ереси жидовствующей[20], в увлечении магией и алхимией. А если кто услышит разговоры, которые ведет Прасковья, то ей несдобровать.
Во дворе заржали кони, чувствуя приближение огня, который постепенно надвигался с Подола и уже достиг начала Боричева узвоза. Возвращаться тем путем, каким явились сюда Мара и Беата, было опасно, решили уходить через урочище Гончары, наименее заселенное и пока не тронутое огнем. С сожалением отпустили коней, дав им свободу — авось избегут огненной ловушки, а сами стали карабкаться по крутым склонам Замковой горы, перебираясь в небольшое поселение гончаров, где пожара все еще не было.
Вышли к замерзшему Днепру и там-то решили переночевать, не рискнули переходить его ночью, так как на середине из-за быстрого течения попадались промоины-ловушки, поджидавшие неосторожного путника. Василий наломал сучьев и разжег костер.
— Мне это напоминает нашу первую ночевку после бегства из Новгорода, — произнес Василий, пытаясь справиться с раздражением, переполнявшим его.
«Какие еще сюрпризы из прежней жизни может преподнести мне женушка-молчунья?» — думал он. Полученная рана давала о себе знать, пекла огнем, и это не улучшало настроения.
Беата молча покачала головой и показала в сторону города, на ночное небо, освещенное пожаром. Затем подбросила новую порцию еловых веток, и пламя взметнулось вверх, шишки затрещали в костре. Василий недовольно поморщился.
— Ты помногу не бросай — дров не хватит до утра. Я, наверное, не засну, буду поддерживать огонь — рана не дает спокойствия.
— Пожалуй, я тоже не засну, — сказала Беата, вспомнив, как они обнаженными провели морозную ночь, прижавшись друг к другу, укрытые одеждой, грея друг друга теплом своих тел и любовью.
Да, тогда ей показалось, что она по-настоящему любит Василия, а сейчас она в этом уже не была уверена. Что-то в ней изменилось, она не понимала что — может, страшные события этого дня как-то повлияли на нее?
— Покажи мне маску! — потребовал Василий.
Беата подчинилась, вытащила из-под одежды золотую маску и передала ему. Тот некоторое время молча рассматривал ужасный лик древнего идола.
— Надо избавиться от нее, иначе нам добра не будет. Все, что ты придумала, будто она тебя сохраняла, — это от беса. Это лик дьявола, и его надо уничтожить, а золото нам пригодится. Как думаешь, пламени костра достаточно, чтобы расплавить ее? — И он бросил маску в костер раньше, чем она смогла ему помешать.
Беата, не раздумывая, схватила сучковатую палку, ожидающую своей участи быть сожженной, разгребла горящие дрова и достала маску. Она оказалась неповрежденной, лишь немного запачкалась, и Беата бережно протерла ее. Василий недовольно следил за ее действиями.
— У нас на Руси жены неукоснительно выполняют то, что решает муж! Придем в посад, там я обязательно этого ирода расплавлю! А золото нам пригодится. Тяжело нам будет — Киев обезлюдел, не один год пройдет, пока он наберет силу. Теперь, чтобы торговать, нам надо будет ехать значительно дальше. Ничего — мне не привыкать начинать все заново.
Беата спрятала золотую маску под одежду. Василий зло рассмеялся:
— Ты ее куда хошь засунь, а если я сказал, что расплавлю, то так и будет. Нечего этому идолу-бабе на свет белый зыркать. А хочешь, я мастера найду, отольет он тебе из золота украшения разные? Хотя от бесовского золота добра не жди. Молчишь, обиду затаила? Запомни: на обиженных воду возят!
Беата легла возле костра на подготовленное ложе из еловых веток и закрыла глаза. Василий сидел рядом, прислонившись спиной к дереву, обдумывая предстоящие дела. У него осталось серебро, которое дал ему покойный Киракос за спасение семьи, и он решил: половину потратит на дела богоугодные, не один раз помянет Киракоса и всю его родню — жаль, не знает, как звали всех членов его рода, истребленного татарами. Срубит церквушку у себя на посаде — часовенка уже стоит, — священника пригласит, глядишь, и населения прибавится. Здесь больше вольности, чем на земле московской, — там разрешено переходить лишь на Юрьев день, а здесь — когда пожелаешь. А о нем молва хорошая идет в этом крае — народ к нему потянется. С простыми людьми проблем не будет — мастеров бы умелых побольше найти. И золотишко из маски будет кстати! Много дел он задумал свершить, и все они требуют средств. Василий незаметно для себя задремал.
Проснулся от холода — костер начал затухать. Последнее, что он успел увидеть, — золотого ирода, отблескивающего в свете костра, занесшего над ним руку с кинжалом.
«Да это же…» — пронзила мысль за мгновение до того, как кинжал вошел в сердце.
Рассвет застал Беату рыдающей, стоящей на коленях перед телом мертвого Василия, уже окоченевшего. В пяти шагах от нее валялась золотая маска. Она не помнила, как все это произошло, пришла в себя с окровавленными руками, с золотой маской на лице, возле тела убитого ею мужа. Беата с отвращением сорвала маску и отбросила подальше, но уже ничего не могла изменить — не повернуть время вспять. Она попыталась выкопать кинжалом могилу, но замерзшая земля не поддавалась. Единственное, что она смогла сделать, — это прикрыть ветками тело, а сверху набросала снега.
Беата решила попроситься в ближайший католический монастырь послушницей, чтобы в дальнейшем принять постриг, стать монахиней, но прежде направилась в выстроенный Василием посад, взяла людей и вернулась за телом мужа. Дикие звери все же добрались до спрятанного тела и сильно его изуродовали. На ночь тело оставили в недавно срубленной часовенке — мог ли догадываться Василий, когда задумывал ее поставить, что для себя старается?
Беата послала в разные концы посыльных со строгим наказом найти священника, пообещав за это щедрую награду, — ведь не могли же все сгинуть от басурман?! На себя наложила добровольное наказание — находиться у гроба мужа до тех пор, пока не приведут священника, сколько бы для этого не потребовалось дней и ночей.
