— Я сказала, нет! Или вы думаете, что я поменяю решение лишь потому, что меня назовут шлюхой, нагулявшей ребенка? Мне все равно, что обо мне скажут. Я никогда не дам согласия на этот брак и не признаю Игоря отцом. Если понадобится, я стану шлюхой, я перетрахаю этот чертов городишко, чтобы никто и никогда не понял, что у моего ребенка был отец, а не я действительно нагуляла его.
— Ирочка… ты бы о ребенке подумала…
— О нем и думаю. И моей дочери не нужен такой сукин сын на роль отца.
— Дочери?
— А вы мальчика ждете? Обломитесь. У меня будет дочь.
Девять километров под ночным снегопадом. Устроив дома скандал, Яринка оделась и отправилась к бабушке в село. Пешком.
— Господи, деточка, ты что, пешком пришла? — всплеснула руками Акулина Фоминична, помогая внучке снять заснеженную шубу.
— А мне полезны прогулки на свежем воздухе. Бабуль, чайку бы? — невинно улыбнулась Яринка, влезая на лежанку, чтобы отогреться.
— У меня и водочка есть, раздевайся, — засуетилась бабушка.
— Э-э! Я даже курить бросила, как только поняла, что жду ребенка! Какая водочка, ты что, бабуль?
— Вот глупая, растереть тебя, а то заболеешь еще, а тебе нельзя болеть. Вовнутрь тебе никто не даст, — рассмеялась старушка.
Акулина Фоминична отнеслась к беременности внучки с одобрением. Руководствовалась старая женщина простым понятием: рожать — не убивать, нет греха в том, что даешь человеку жизнь. На будущие сплетни и пересуды махнула рукой, сказав, что они не стоят того, чтобы к ним прислушиваться и совершать ошибки из-за них. Рождение ребенка без замужества она ошибкой не считала, припоминая внучке, как в очередном приступе болезни жаловалась, что не проживет долго, а та пообещала, что еще правнуков увидит. А еще помянула вскользь, что теперь Яринке будет и легче и сложнее. Спадет пелена с глаз, но оттого и проблем прибавится.
— Вот и сдержишь обещание, порадовав меня на старость лет. Не чаяла, если честно, ты же еще совсем маленькая, да и Сашка не старше, а у Ларисы ветер в голове, эта не скоро для семьи созреет.
— Да ну тебя, бабуль, еще нанянькаешься с малышней, — отшутилась внучка, уходя от разговора о старости и скорой смерти. Не хотелось думать, что этого светлого человека когда-нибудь не станет.
— Вот твою и поняньчу.
Володька вернулся совершенно неожиданно. Пришел с чемоданом и сказал, что теперь будет жить здесь. Он был небрит, но весел. Потом выяснилась и причина небритости — решил отпустить бороду.
— Пап, ты чего это? — рассмеялась Яринка.
— Теперь я дед, мне положено, — Володька разважничался, отчего дочке стало лишь смешней.
— Тебе дедовства еще до середины апреля ждать.
— Вот и успеет отрасти.
День выдался пасмурным и серым, моросящий по-осеннему дождь как-то не вписывался в мартовский календарь. Яринка бродила по центру городка, совершая обход магазинов как повод для прогулки. Дышать свежим воздухом надо, из дома надо выходить, вот только придумать бы, зачем. А еще давила в себе малодушные порывы броситься под машину, решая, что искалеченное тело будет совсем плохо смотреться в этой грязи. Настроение катилось к нулю, ввергая в полное уныние и тоску. Яринка понимала, что это нестабильность и депрессия из-за положения, но все равно сражаться с таким состоянием оказалось сложно. Сашка был в Киеве, Лариска примерно там же, хотя как знать, где носит нелегкая эту барышню. Мать уехала в Польшу, стремясь закрыть вопросы по работе до того, как придет срок появиться ребенку. Дома был лишь отец, да и тот только вечером придет с работы. Атмосфера сгущалась, становилась невыносимой, словно кто-то пытался убить Яринку, не допустить рождения ребенка и — пробуждения ведьмы.
Вечер начался вполне обычно. Яринка покормила ужином отца и решила лечь спать пораньше, поскольку предыдущую ночь так не смогла уснуть. Только сон все равно не шел. Зато пришло неизвестно почему знакомое до боли и болью ощущение. Девочка встала с кровати и пошла в родительскую комнату.
— Пап, ты того… в общем, кажется, я скоро рожать поеду, — переминаясь с ноги на ногу, произнесла она. Володька оторвал взгляд от книги и посмотрел на дочь.
— Насколько скоро?
— Похоже, что сегодня.
Он выкурил две пачки сигарет за два часа, в итоге девочке стало жалко папу. Она собрала все необходимое в больницу и попросила вызвать скорую. Наверное, ему так будет легче, если знать, что она под присмотром врачей.
Ей все прочили мальчика, говорили, будет сын. Вот и при выходе из скорой, когда от пальто девочки оторвалась пуговица, фельдшер подметила, что будет мальчик: "гудзик" на украинском.
— Пуговица будет, девочка, — привычно оспорила навязшее в зубах общее мнение о будущем ребенке Яринка.
А потом был скандал в роддоме. Не северная столица все же, маленький городок, где все друг друга знают, а врачи поименно помнят тех, у кого со здоровьем серьезные нелады.
— Милая моя, ты что, в лесу жила? Почему на учете не стояла? — маленького роста, совершенно круглой формы пожилая женщина впилась колючим взглядом в роженицу.
— Так прервали бы, а то я не знаю, — невинно улыбнулась та в ответ.
— Прервали бы и спрашивать не стали. Ты понимаешь, что это приговор?! Ты понимаешь, что тебе нельзя?! — акушерка почти кричала. Если бывают в жизни совпадения, то это самое оно: Евгения Ивановна семнадцать с небольшим лет назад присутствовала при рождении этой девочки.
— Женя Ивановна, не ругайтесь. Обойдется, я выдержу. Обещаю вам.
— Вот же ж, упертая. Сама тебя принимать буду, — возвестила акушерка и распорядилась насчет переноса смен. Тогда еще пожилая женщина не подозревала, что схватки затянутся на двое с половиной суток.
Утром пришел отец, и вымученная болью и бессонной ночью Яринка извинительно улыбалась ему, выглядывая в окно второго этажа. Спазм прихватил прямо там, и не найдя ничего лучше, девочка вцепилась в батарею отопления, едва не сорвав ее с креплений.
— Вот имущество портить не надо. Что, некуда силушку девать? Пойдем, — Евгения Ивановна увела девочку в предродовую палату и, улегшись на одну из пустых кроватей, скомандовала: — Вот я пока посплю, а ты меня здесь покатаешь. Руки за спину, и на "раз-два" при каждом спазме.
На эти упражнения дивились многие. И на то, как сутки спустя Яринка перенесла из одного конца коридора в другой баллоны с кислородом. Она на собственной шкуре прочувствовала, какой невероятной силой обладает женщина в такой момент. Была какая-то мистика в том, что собой представляют женщины, несущие в мир новую жизнь. В Яринке эта мощь плескалась в двойном размере. Как только стены не дрожали в больнице от выплескиваемой энергии — загадка.
