Но, к сожалению и попка у Веры оказалась аккуратной, приятно круглой. И вся Вера была складной, изящной и — чертово слово пришло в голову — грациозной. Такие мужикам нравятся — это Ирка знала. А мужиков тут раз — и обчелся. И это ее собственный мужик, между прочим.
Ирка покраснела от злости, а потом покраснела еще гуще, когда Вера осведомилась — а что это ее так рассматривают, словно она тут стриптиз исполняет?
***
Братец еще больше осунулся, вид имеет красноглазый и осовелый, да еще от служителя Асклепия прет неукротимо пивом. То, что братец смолит какую-то очень подозрительного вида сигаретку, дополняет картинку.
— Смесь собачьей шерсти со спитым чаем, обрезками ногтей и старым сеном? — нюхнув вонючий клуб дыма, спрашиваю я своего ближайшего родственника.
— По вкусу — да. Но чем богаты. Написано вроде, что "Самел", но такое и на Малой Арнаутской улице постеснялись бы делать. Надеюсь, что те, кто эти сихареты сделал, умерли в страшных корчах.
— Ага. А трубку и табак проепотерял как всегда? Упырь профукал артефакт?
— Да в общем… Кстати — здравствуй!
— Кстати — да. Выглядишь фигово.
А что тут еще скажешь — замурзанный у братца вид. Бомжеватый. Словно он как Пирогов и оперирует и вскрытия делает в одном и том же наряде. Впрочем, особо чистюлей он никогда и не был.
— Дык тут уже сколько раз вспоминал свое мирное житье в морге с теплым чувством… И Миха рядом и спать можно сколько влезет и даже Прозектор за окошком уже как-то по-иному видится.
— Пивом от тебя бьет сногсшибательно…
— Оно сытное. Я его ем. И пью. А главное — полгода срок годности. Через полгода пива не будет. Ваще! Представляешь?
— Хочешь успеть выпить море?
— Все не выйдет, но сколько смогу. Тут вот дело какое — я договорился с летунами с Бычьего Луга, что они тебя смогут взять с собой — у них вылет будет в направлении Новгорода. Завтра или послезавтра. Смекаешь?
Еще бы не смекать — два лаптя по карте — и та самая деревушка, где наши папа с мамой застряли. Здорово!
— Тебе как это удалось?
— Опыт не пропьешь, как грустно сказал художник Артемидьев, оглядывая свою пустую мастерскую. Оказалось, что в потоке помог родственникам какой-то фигуры с аэродрома. То ли роды принял, то ли прободную диагностировал и упек в Кронштадт — не помню уже. Спросили, чем могут помочь мне. Ясно дело — чем! Вот я тебя и сосватал.
Ну да стоило предположить — братец высоты боится. Панически, хотя и не трус ни разу. Я, правда, тоже боюсь. Но он знает, что отказаться у меня не получится. Я ж вроде как вольный казак, а он уже тут присох, корни пустил, да и не отпустят — он же под кронштадтскими теперь. Слышал краем уха, что еще и как судмеда его тут пользуют всю дорогу — что-то тут серьезно криминальное распутывают.
— А так в целом?
— А в целом, как говорил знакомый немец: "Запорожец блин кошмар!" Ладно, перекур у меня окончился. Пойду корячиться дальше, конца-края не видно. А тебе тоже есть работенка — надо пару раненых забрать, армеуты попросили дать медобеспечение.
— И ты меня посылаешь?
— Дел там на чуть-чуть. А они…
— Они тебе пиво поставляют. Угадал?
— И не только пиво. Все равно твои сейчас будут погрузкой-разгрузкой заниматься — как слышал склад охотничьих ружей и боеприпасов кулачить станут. Так что выбор у тебя небогатый — либо мне помогать на конвейере, либо таскать мешки-ящики, либо прокатиться. На твоем месте — я б прокатился — и с этими словами братец сплевывает и отшвыривает окурок.
За братцем уже пришли — из палатки выглядывает смутно знакомый парень держащий врастопыр белый халат. Относительно белый, надо заметить.
— Эй! А почему армейские сами не могут раненых забрать?
— Там спинальник вроде — бурчит братец, вдевая руки в рукава халата.
Вот, совсем хорошо, спинальник. Не было бабе печали…
На заводе кажется многолюдно — но это по сравнению с тем временем, когда мы здесь возились. Сейчас тут пытаются запустить производство, работает сводная комиссия по расследованию (это так названы несколько сбродных человек), плюс безопасники пытаются ущучить тех, кто имел отношение к руководству концлагеря. Публики, судя по тому, что я слышал уже вдвое меньше здесь, зато она не заперта в цехах, шляется по территории и потому — многолюдно тут.
Пищит нововыданная рация — старшой требует прибыть к нему пред ясны очи.
Дойти не успеваю.
Ильяс перехватывает меня на полпути, вывернув из-за бетонного угла цеха.
— Сумка при тебе? Тогда пошли!
По дороге излагаю ему, что нужно мне слетать — родителей вывезти. И насчет спинальника.
Хмыкает, вертит башкой.
Так и не ответил — а уже и дошли.
— С этим разберемся. Сейчас выполним пару мелких задачек — поговорим. Твой ранетый в список входит.
Ильяс кивает на маленький автобус — близнец нашего покойного спасителя. Лезу внутрь — вижу полтора десятка бледных лиц, кучу мешков. Следом поднимается и мой начальник.
— Да порядок, порядок, довезем — не волнуйся — орет он кому-то оставшемуся снаружи.
Двери закрываются, автобус трогается. Мы выкатываемся с завода и к нам присоединяется УАЗ — буханка.
— Куда едем? — спрашиваю беззаботного Ильяса, сидящего так, что его автомат — только сейчас замечаю, что у него АК, как и у меня, только с какой-то оптикой, не армейской, а магазинной еще, и направлен стволом он в салон — на сидельцев. Что-то мне говорит, что это явно какие-то штрафники.
— В деревню Узигонты — отвечает мне Ильяс.
— Слушай, кончай хохмить. Скажи нормально.
Он делает круглые глаза. Становится немного похожим на возмущенного филина.
— Вот кавай! Куда серьезнее. Рядом деревня Велигонты расположена. И еще Олики.
— Я первый раз слышу. Это далеко?
— Рядом. За Марьино.
Ну, Марьино я знаю.
Еще когда был совсем мелким одноклассник Никон нарассказывал, что там в болоте застряла "Пантера" — торчит только верх башни со всякими приборами-перископами и метрах в трех из волы выглядывает набалдашник дульного тормоза. И что там были громадные немецкие склады, которые наша артиллерия сожгла к чертовой матери. Мы воодушевились — и устроили вылазку. Родителям наплели чего-то, припасли харчей, питья — и поехали. Наверное, была такая же весна — и, прибыв на место, мы поняли, что в такой слякоти и мокром снеге нам в наших резиновых сапогах до "Пантеры" не добраться. То, что танк там стоял, мы не сомневались — благо видали за Лугой в дрище брошенный и влезший по башню в жижу наш танк — БТ. Мы до него добрались с большим трудом — топко слишком. А "Пантера" больше — значит точно не долезть. Пошли рыть склады. Склады оказались странными — под тонким слоем земли — толстенный слой жженых железяк, разорванные винтовочные гильзы — немецкие и французские, пули с выплавившимся из них свинцом, огрызки обойм — и все. Но много. Рылись в этом хламе, надеясь хотя бы свинца наковырять, но толку никакого. Думали, что он должен вниз стечь — а он зараза маленькими комочками — аккурат на пульку.
