протянула руку и потрогала.
Следующая комната принадлежала девочке с красивыми густыми волосами. Дорогая маленькая Шарлотта. Свет из коридора выхватил из темноты очертания ее кукол и игрушек, книги на полках, узор из медвежат на обоях.
– Детка, – тихо позвала она, обращаясь в темноту.
Никто не ответил.
Несколько плюшевых медвежат и тряпичных кроликов лежало на полу. Их вытащили с полок. Миссис Питчфорд догадывалась, что некоторые из игрушек отсутствовали.
Она двинулась дальше по коридору, к двум торцевым спальням, комнатам Джека и Гектора. Гектор находился в безопасности, у них дома. Как он сумел добежать в темноте до их фермы, осталось для них с мужем загадкой. Но маленький Гектор пришел и стал стучать в дверь, затем, задыхаясь, ввалился в дом, белый как мел. Не теряя ни минуты, они с Гарольдом подхватили его на руки и унесли через двор к Гарольду в мастерскую.
«Этот малец скользкий, как угорь, и быстрый, как лиса», – сказал Гарольд, улыбаясь глазами, когда вернулся из мастерской на кухню и снял рукавицы для стрижки овец и кожаный фартук. Затем сдернул с колышков их пальто. «Давай, мать, нам лучше поторопиться».
Когда Гектор прибежал к ним на ферму, он очень переживал за своих младших брата и сестру. Поэтому они с Гарольдом поспешили к бунгало на старом черном «Ровере», привезенном кем-то из Англии. Гарольд тоже научился водить машину, вскоре после того, как приобрел ее у пожилой пары, которая говорила с английским акцентом и пропускала букву «Эйч» в каждом слове.
Гарольд разделает Гектора, когда они вернутся с другими двумя детьми, если те все еще там, хотя миссис Питчфорд это казалось маловероятным.
Семейное бунгало выглядело совершенно пустым, как и все те бунгало на Рангейшера-роуд, которые ждали английские семьи, или тихоокеанских островитян, или даже тех чертовых голландцев. Поляки тоже должны были приехать. И что дальше?
Две торцевые спальни были пустыми, хотя она чувствовала, что жизнь еще теплилась в них, а затем обнаружила след на полу одной из комнат, с деревом акации за окном. Он был красного цвета и сильно пах. Свежий кал, кал очень жадной девочки, переевшей свежей крови.
Присев, миссис Питчфорд попыталась собрать кал в свой носовой платок, но его было слишком много. Она сорвала с кровати наволочку.
– Ты была здесь, моя маленькая проказница, – сказала миссис Питчфорд с печальной улыбкой. Ее заблудшая дочь, похоже, охотилась прямо в доме, пока не обнаружила двух других прячущихся детишек. Возможно, под кроватями, или в том шкафу с раздвижными дверцами.
– Ну и заварушку ты устроила, девочка моя.
В таком доме семья не могла чувствовать себя в безопасности. Он походил на картонную коробку, покрытую жестью. Но у ее дочери, наверное, хватило ума сперва вынести из дома Джека и маленькую Шарлотту, как Гарольд научил ее делать с другими англичанами. Иначе, чтобы скрыть объедки, им пришлось бы сжечь еще одно бунгало, а это всегда заканчивалось сильным пожаром.
– Еще одно – и это вызовет подозрения, – предупредил Гарольд до того, как они подожгли последнее бунгало.
Миссис Питчфорд вернулась в прачечную и нашла щетку, моющее средство и ведро. Наполнила ведро горячей водой из крана, затем вернулась в комнату мальчика и оттерла с ковра остатки кала. Пока она делала это, Гарольд потерял терпение и просигналил.
– Попридержи коней, – крикнула она, но Гарольд не слышал ее.
Наконец миссис Питчфорд вернулась в машину и села рядом с мужем. На коленях она держала наволочку с влажным и тяжелым содержимым, а в руке сжимала коричневый бумажный пакет с тремя пластиковыми контейнерами.
– Ручей не хочешь проверить? – спросила она Гарольда.
– Не, мать. С ней все будет в порядке. Она давно уже в пещерах.
– Дорогой, она снова увлеклась.
Улыбаясь с отцовской гордостью, Гарольд сказал:
– Она уже большая девочка. Нужно позволять им жить свою жизнь самим. Помогать время от времени, когда нужно, но все равно, мы уже сделали, что могли. Теперь у нее есть своя семья. Она просто обеспечивает ее, как умеет.
– Нам очень повезло с ней, Гарольд. Вспомни, сколько овец потеряли Лен и Одри в прошлом году из-за их девочки.
– Ты права, мать. Но когда позволяешь ребенку расти на свободе… – Гарольд закатил глаза за толстыми линзами очков в черепашьей оправе, которые взял у старика маори, которого они обнаружили рыбачившим слишком далеко вниз по течению прошлым летом.
– Главное, не частить. Мы показали нашей девочке, как распределять свои силы. Пара куриц. Собака. Кошка. А если чудаки, вроде этих англичан, после этого все еще не уехали, что ж, тогда за дело берутся те, кто был здесь раньше. А кто был здесь раньше, мать?
– Мы, дорогой. Мы.
1848 год. Юта
И наткнулся солдат в темноте на старика. Еще за пять миль драгун увидел в пустыне красную точку костра, будто последний уголек в аду, еще не погасший и не оставивший вокруг себя одну лишь бездну. Черную пустоту, которая была до появления всего сущего и до появления самого ада.
И напал солдат на того старика столь же бесшумно, как воин команчи на своем пони нападает на вражеский лагерь, оставляя в мире больше вдов, чем тот готов вместить. Появился из ниоткуда, не выдав себя не звяканьем шпор, ни бряцаньем сабли о седло. Прямо как его учили лазутчики апачи в Рио-Гранде, когда он сражался на стороне «Старого сорвиголовы» генерала Закари Тейлора против мексиканской армии Севера.
Когда старик увидел драгуна, возникшего из ночного воздуха, тот, наверное, показался ему неким ангелом-мстителем с песочными часами и косой в руках. Он даже не успел схватить мушкет, лежавший на одеяле.
Возле костра солдат заметил мула, кирку, лопату и несколько чашек. Пахло кофе, в сковороде тушилась фасоль. Это был золотоискатель, направлявшийся на варварский берег Сан-Франциско. Еще один глупец.
С тех пор, как в Нью-Йорке появились новости о золотоносном Западе, солдат постоянно встречал на своем пути – в Айове, Небраске, Вайоминге – этих отчаянных мечтателей. Люди страдали от своей жадности больше, чем от чего-либо еще. Невзирая на снег, грабителей, индейцев, голод и болезни, от которых закатывались глаза, на все адские лишения, они продолжали страдать и заставляли страдать других ради одного лишь слуха о золоте.
– Спокойно, – сказал он старику, который так и сидел на заднице, выпучив глаза и разинув рот перед своей сковородой. А его мычащий пестрый мул, казалось, передавал безумный ужас своему владельцу. Правда, старик все еще мог бы схватиться за мушкет или за длинный охотничий нож,
