Триша догадывалась, что во многом она стала куда взрослее своего старшего брата.
Она посмотрела на ручей и увидела, что чуть дальше, ярдах в сорока вниз по течению от того места, где она сейчас сидела, он сливается с другим ручьем, который маленьким водопадом скатывался с высокого берега. Хороший признак, подумала Триша. На это она и рассчитывала с самого начала. Два ручья вместе больше одного, они приведут ее к третьему, четвертому, и в итоге она выйдет к реке, которая и выведет ее к людям.
Взгляд ее переместился на маленькую полянку на другом берегу ручья, и она увидела троих людей, которые стояли там и смотрели на нее. По крайней мере она решила, что смотрели. Потому что не могла разглядеть их лица. И ноги тоже. Все трое были одеты в длинные сутаны, совсем как священники в фильмах о далеком прошлом («В стародавние дни, когда рыцари были смелы, а дамы крутили задом», – иной раз пела Пепси Робишо, прыгая через скакалку). Подолы сутан мели ковер из сосновых иголок, устилавший полянку. Капюшоны скрывали лица. Тришу их появление удивило, но не испугало, во всяком случае, поначалу. Двое были в белых сутанах. Третий, тот, что стоял посередине, – в черной.
– Кто вы? – спросила Триша.
Попыталась выпрямиться, сесть повыше, но не смогла. Слишком много съела, и еда придавливала ее к земле. Наверное, впервые она осознала, что это значит – осоловеть от еды.
– Вы мне поможете? Я заблудилась. Я заблудилась… – Она не помнила, сколько блуждала в лесу. Два дня? Три? – Уже давно. Пожалуйста, помогите мне.
Они не ответили, лишь стояли, глядя на нее (она могла только предположить, что они смотрят на нее, потому что лица по-прежнему полностью скрывали капюшоны), и вот тогда Триша почувствовала страх. Они стояли, скрестив руки на груди, но кистей она не видела: они прятались в длинных рукавах сутан.
– Кто вы? Скажите мне, кто вы?
Тот, что стоял слева, выступил вперед, поднял руки к капюшону, и над белыми рукавами появились длинные белые пальцы. Он откинул капюшон и открыл Трише интеллигентное (пусть и грубоватое) лицо со срезанным подбородком. Он напомнил Трише мистера Борка, учителя биологии из Сэнфордской начальной школы, который рассказывал им о растениях и животных Новой Англии… в том числе, разумеется, и о всемирно знаменитых буковых орешках. Большинство мальчишек и некоторые девочки (скажем, Пепси Робишо) называли его Борк-Киборк. Он смотрел на Тришу через ручей, сквозь маленькие, в золотой оправе очки.
– Я пришел от Бога Тома Гордона, – ответил он. – Того самого, которого он благодарит, завершая игру победой.
– Правда? – вежливо спросила Триша. Она не знала, можно ли верить этому парню. Если бы он представился Богом Тома Гордона, она бы точно ему не поверила. Она могла поверить многому, но только не тому, что этот Бог выглядит как учитель, преподающий биологию четвертому классу. – Это… очень интересно.
– Он не может помочь тебе, – продолжил Борк-Киборк. – Сегодня у него много других дел. К примеру, в Японии землетрясение, и очень сильное. Как правило, он не вмешивается в дела людей, но, должен признать, он спортивный болельщик. Хотя и не всегда болеет за «Бостон Ред сокс».
Он отступил на шаг, вновь накинул на голову капюшон. Мгновение спустя вперед выступил второй мужчина в белой сутане, тот, что стоял справа… Триша знала, что так оно и будет. Не зря же у взрослых есть поговорка: Бог троицу любит. Три желания, три зернышка, три царских сына, три сестры, на счет «три». Не упоминая уже о трех оленях, которые ели в лесу буковые орешки.
Мне это снится, спросила себя Триша, подняла руку, чтобы коснуться осиного укуса на левой скуле. Опухоль спала, но при прикосновении укус все еще отдавался болью. Нет, это не сон. Когда второй человек в белой сутане откинул капюшон, Триша увидела, что он похож на ее отца. Не вылитый Ларри Макфарленд, но человек, похожий на него, точно так же как первый мужчина в белой сутане походил на мистера Борка. Трише так, во всяком случае, показалось. Если это и был сон, то раньше она таких снов не видела.
– Только не говори мне, что ты пришел от Неслышимого, хорошо?
– Дело в том, что я и есть Неслышимый. – В голосе мужчины, похожего на ее отца, слышались извиняющиеся нотки. – Мне пришлось принять образ человека, который тебе знаком, потому что я очень слабый Бог. Я ничего не могу для тебя сделать, Триша. Сожалею, но это так.
– Ты выпил? – Триша внезапно разозлилась. – Выпил, не так ли? Даже отсюда я чувствую запах спиртного. Фу!
Неслышимый печально улыбнулся, ничего не ответил, отступил назад, накинул капюшон.
Наконец, вперед выступил третий, в черной сутане. Тришу охватил ужас.
– Нет! Не хочу тебя видеть. – Она попыталась встать, но вновь не смогла и шевельнуться. – Не хочу тебя видеть, уходи, оставь меня в покое.
Но руки поднялись, черные рукава откинулись, обнажая желтовато-белые когти, те самые когти, которые оторвали лосенку голову, разобрали его тушу на две половинки.
– Нет, – прошептала Триша. – Нет, пожалуйста, нет. Я не хочу тебя видеть.
Существо в черной сутане не обратило ни малейшего внимания на ее слова. Сбросило капюшон. Лица под ним не было. Только бесформенная голова, образованная осами. Они ползали друг по другу и угрожающе жужжали. В осиной круговерти Триша разглядела некие человеческие черты: пустой глаз, ухмыляющийся рот. Голова, жужжала, как жужжали мириады мух над отгрызенной (или оторванной) головой лосенка. Жужжала, словно у существа в черной робе вместо мозга стоял моторчик.
– Я пришел от Зверя из леса. – Глуховатый, жужжащий, нечеловеческий голос. Точно такой Триша слышала по радио. Мужчина предостерегал от курения. Сам он докурился до рака горла, ему вырезали голосовые связки, и говорить он мог с помощью специального устройства, вживленного в шею. – Я пришел от Бога Заблудившихся. Он следит за тобой. Он ждет тебя. Ты принадлежишь ему.
– Уходи! – Триша хотела выкрикнуть это слово, но с ее губ сорвался лишь чуть слышный шепоток.
– Мир – это жуткое место, и, к сожалению, все, что ты чувствуешь, – правда. – Какой же противный этот жужжащий голос. Когти медленно прошлись по голове, продираясь сквозь месиво ос. Под ними взору Триши открывалась сверкающая кость. – Кожа мира – ткань, сплетенная из жал, в этом ты уже убедилась. А под ней нет ничего, кроме кости и Бога, которому мы поклоняемся. Звучит убедительно, ты согласна?
В ужасе, плача, Триша отвернулась, посмотрела на ручей. И выяснила для себя, что может шевелиться, если не смотрит на осоголового священника. Немного, но может. Она подняла руки, вытерла слезы, вновь посмотрела на полянку:
– Я тебе не верю! Я тебе…
Осоголовый священник исчез. И два его спутника в белых сутанах тоже. Лишь бабочки танцевали над полянкой на другом берегу ручья, восемь или девять вместо прежних трех, все разноцветные: две белые и черная куда-то улетели. И свет изменился, окрасился в оранжевые тона. Прошло, как минимум, два часа. Может, и три. Значит, она спала. «Так это был сон», – как говорилось во многих сказках… но Триша хоть и пыталась, не могла вспомнить, как она засыпала, не могла вспомнить разрыва в потоке сознания. Да и по ощущениям это был не сон.
