– Да, конечно, – ответил Джошуа. – Во всяком случае, я понял одну вещь: когда придет мой черед, я предпочел бы, чтобы меня кремировали.
Таннертон согласно кивнул.
– Это мы вам устроим.
– Только не торопи меня, сынок. Не торопи меня.
Владелец похоронного бюро вспыхнул.
– Я хотел сказать…
– Знаю, знаю. Успокойся.
– Проводить вас?
– Спасибо, я сам найду дорогу.
Снаружи уже стемнело. Фонарь у входа освещал пространство в несколько футов, а дальше стояла густая, бархатная тьма. Дул сильный холодный ветер. Джошуа подошел к своему автомобилю. Когда он открывал дверцу, ему почудилось, будто от гаражей метнулась чья-то тень.
– Кто здесь? – крикнул он.
Ответила тишина.
Наверное, это ветер, подумал адвокат, но все-таки сделал несколько шагов в том направлении. Тень шарахнулась прочь.
Должно быть, приблудная собака, решил он. Или мальчишки озорничают.
Джошуа сел в свою машину и поехал домой, по пути размышляя обо всем, что увидел и услышал в похоронном бюро Аврила Таннертона.
* * *
В субботу, ровно в семь часов вечера, Энтони Клеменца прибыл к Хилари Томас на своем стареньком голубом джипе.
Она вышла встретить его – в облегающем изумрудно-зеленом платье с длинными узкими рукавами и низким вырезом, что выглядело соблазнительно, но не вульгарно. Прошло четырнадцать месяцев со времени ее последнего свидания, и она уже забыла, как одеваются в подобных случаях, поэтому добрых два часа перебирала наряды, волнуясь, как школьница. Она приняла приглашение Тони, потому что он был самым интересным мужчиной из всех, кого она встретила за последние пару лет, а еще потому, что твердо решила покончить со своей привычкой прятаться от людей. Мягкий упрек Уолли Топелиса не прошел даром.
Хилари страшилась заводить близких друзей и любовников, потому что предвидела душевные страдания, связанные с гипотетической изменой и предательством. Но тем самым она лишала себя радости.
Она не боялась рисковать в делах, и вот пришло время впустить дух авантюризма в ее личную жизнь. И Хилари пружинистой походкой, слегка покачивая бедрами, пошла навстречу голубому джипу, отчаянно стесняясь и в то же время чувствуя себя молодой и очень женственной.
Тони поспешил открыть перед нею дверцу.
– Карета ее величества королевы подана, – объявил он.
– Это какое-то недоразумение. Я не королева.
– Для меня – да.
– Я простая служанка.
– Вы прекраснее всякой королевы.
– Только бы она не услышала. Не то вам отрубят голову.
– Поздно.
– О!..
– Я ее уже потерял из-за вас.
Хилари застонала.
– Что, слишком приторно? – осведомился Тони.
– Да. Сейчас мне не помешал бы ломтик лимона.
– Тем не менее вам понравилось.
– Должно быть, я сладкоежка.
Они тронулись с места. Тони спросил:
– Вы не обиделись?
– Из-за чего?
– Из-за этой колымаги.
– А что в ней такого?
– Ну, это все-таки не «Мерседес».
– А «Мерседес» – не «Роллс-Ройс», а «Роллс» – не «Тойота». Вы относите меня к снобам?
– Да нет, – ответил Тони. – Просто Фрэнк говорит, что нам будет неловко друг с другом из-за того, что у вас больше денег.
– Насколько я могу судить, на мнение Фрэнка о людях не всегда следует полагаться.
– У него свои проблемы, – согласился Тони, сворачивая на Уилширский бульвар, – но он с ними справится. В Лос-Анджелесе говорят: «Скажи мне, какая у тебя машина, и я скажу, кто ты».
– Да? Выходит, вы – джип, а я – «Мерседес», и нам следует ехать не в итальянский ресторан, а на бензоколонку.
– Вообще-то я выбрал джип из-за высокой проходимости. Каждую зиму я выбираюсь на уик-энд в горы – покататься на лыжах.
– Мне всегда хотелось научиться кататься на лыжах, – сказала Хилари.
– Я вас научу. Подождите несколько недель, пока в горах выпадет снег.
– Вы думаете, через несколько недель мы все еще будем друзьями?
– Почему нет?
– Может, мы сегодня же поругаемся – прямо в ресторане?
– Из-за чего?
– Из-за политики.
– По-моему, все политики – рвущиеся к власти ублюдки, бездари, не способные даже завязать шнурки на своих ботинках, – сказал Тони.
– Я того же мнения.
– Я придерживаюсь либеральных взглядов.
– Я тоже – до известного предела.
– Не вижу предмета спора.
– Может, религия?
– Меня воспитывали как католика. Не думаю, что от этого много осталось.
– Тот же случай.
– Кажется, нам не из-за чего ругаться.
– А может, – сказала Хилари, – мы из тех, кто ссорится по пустякам?
– Например?
– Ну, скажем, вы обожаете чеснок, а я его терпеть не могу. И вообще, вдруг там, в ресторане, мне что-нибудь не понравится?
– Там, куда мы едем, вам понравится все, – заверил Тони. – Вот увидите.
Он привез Хилари в ресторан Саватино на бульваре Санта-Моника. Это было тихое, уютное место; из шестидесяти столиков только тридцать были заняты. Мягкое освещение. Оперные арии в исполнении Карузо и Паваротти. Огромное, во всю стену, панно в итальянском стиле – виноградные лозы и грозди, красивые смуглые мужчины и женщины; кто-то играет на аккордеоне, некоторые танцуют; пикник под оливами. Но дело было не столько в сюжете, сколько в манере художника, одновременно реалистичной и условной, как у Сальвадора Дали, хотя это ни в коем случае не было подражанием.
Хозяин, Майкл Саватино, бывший полицейский, чуть не задушил Тони в объятиях, а затем переключился на Хилари. Его жена Паула, ослепительная блондинка, немедленно подключилась к объятиям и поцелуям. Наконец, подмигнув Тони и несколько раз ткнув его пальцем в живот в знак одобрения, Майкл увел жену на кухню.
– Кажется, он очень хороший человек, – сказала Хилари.
– Майкл – парень что надо! Он был отличным напарником, когда мы вместе работали в отделе по расследованию убийств.
От полицейских дел разговор перешел на кино. Хилари было так легко, как будто они с Тони уже много лет были знакомы.
Он обратил внимание, что она рассматривает панно.
– Вам нравится?
– Просто замечательно.
– Серьезно?
– А вы разве не находите?
– По-моему, неплохо.
– Нет, не неплохо. А кто художник? Вы его знаете?
– Один любитель, – ответил Тони. – Он запросил за картину пятьдесят бесплатных обедов.
– И продешевил, – засмеялась Хилари.
Они еще поговорили о кино, книгах, музыке и театре.
Пища была так же хороша, как и разговор. Бефстроганов, лук, перец, маринованный чеснок и цукини… Салаты хрустели на зубах. Соусы придавали пище неповторимый вкус.
