— Пойди узнай, на месте ли начальник Мурс, — сказал я Перси. — Если да, то дай ему полный отчет о том, что произошло. Скажи, что мой письменный рапорт он получит завтра утром, если я успею его составить.
Перси надулся от важности. На секунду мне показалось, что он возьмет под козырек.
— Есть, сэр, сделаю.
— Начни с того, что обстановка в блоке «Г» нормальная. Это не детектив, и начальнику не очень понравится, если ты будешь вдаваться в подробности и нагнетать напряжение.
— Я не буду.
— Ладно. Иди.
Он пошел уже к двери, но повернул назад. Нужно было всегда иметь в виду его чувство противоречия. Я безумно хотел, чтобы он убрался, боль в паху становилась нестерпимой, а он, похоже, не очень хотел уходить.
— С тобой все в порядке, Пол? — спросил он. — У тебя лихорадка? Подхватил грипп? У тебя все лицо в испарине.
— Может, я и подхватил что, но в основном, все в порядке, — сказал я. — Иди, Перси, доложи начальнику.
Он кивнул и ушел — слава Богу за маленькие милости. Как только дверь закрылась, я бегом рванул в свой кабинет. Оставлять стол дежурного без присмотра — это нарушение правил, но мне было не до того. Мне было плохо, почти так же, как утром.
Я успел добежать до туалета и справиться со штанами до того, как полилась моча, но я едва успел. Одну руку я прижал ко рту, чтобы сдержать крик, а другой не глядя ухватился за край умывальника. Здесь не дом, где можно упасть на колени и сделать лужу у поленницы, если бы я упал на колени тут, моча залила бы весь пол.
Мне удалось не упасть и не закричать, но я был очень близок и к тому, и к другому. Казалось, моча наполнена мельчайшими осколками стекла. Запах, исходивший от унитаза, был затхлый и неприятный, и я увидел что-то белое, наверное гной, расплывающийся по поверхности воды.
Я снял с крюка полотенце и вытер лицо. Пот заливал меня, лихорадка выходила вместе с ним. Взглянув в зеркало, я увидел пылающее от жара лицо. Интересно, какая температура, градусов тридцать восемь? Или тридцать девять? Наверное, лучше не знать. Я повесил полотенце на место, спустил воду и медленно прошел через кабинет к двери, ведущей в блок камер. Я боялся, что Билл Додж или кто-нибудь еще зайдет и увидит, что трое заключенных без присмотра, но в блоке было пусто. Уортон все еще лежал без сознания на своей койке. Делакруа молчал, а Джон Коффи, я вдруг понял, вообще никогда не издавал звуков. Никаких. И это настораживало.
Я прошел вниз по Миле и заглянул в камеру Коффи, уже начиная подозревать, что тот покончил с собой одним из двух принятых на Этаже Смерти способов: повесился на собственных брюках либо перегрыз себе вены. Оказалось, ничего подобного. Коффи просто сидел на койке, положив руки на колени, — самый крупный человек из всех, что я видел в жизни, и смотрел на меня своими нездешними влажными глазами.
— Капитан, — позвал он.
— В чем дело, парень?
— Мне нужно вас увидеть.
— А разве ты сейчас меня не видишь, Джон Коффи?
Он ничего не ответил, продолжая изучать своим странным влажным взглядом. Я вздохнул.
— Сейчас, парень.
Я посмотрел на Делакруа, стоящего у решетки своей камеры. Мистер Джинглз, его любимец — мышонок (Делакруа всем говорил, что это он научил Мистера Джинглза делать трюки, но мы, те кто работал на Зеленой Миле, все равно оставались едины во мнении, что Мистер Джинглз научился сам), без остановки прыгал с одной вытянутой руки Дела на другую, как акробат, совершающий прыжки под куполом цирка. Глаза сверкали, уши были прижаты к маленькой коричневой голове. Я не сомневался, что мышь реагирует на нервные импульсы Делакруа. Пока я смотрел, мышонок сбежал по штанине Делакруа на пол и побежал в стене, где лежала ярко раскрашенная катушка. Он прикатил ее к ноге Делакруа и выжидающе глядел вверх, но французик не обращал в этот момент внимания на своего дружка.
— Что там, босс? — спросил Дэл. — Кто пострадал?
— Все нормально, — ответил я. — Наш новый мальчик показал когти, но сейчас он смирный, как овечка. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Еще не кончилось, — сказал Делакруа, глядя в ту сторону коридора, где лежал Уортон. — L'homme mauvais, c'est vrai![1]
— Ну не расстраивайся так, Дэл, — успокоил его я. — Никто ведь не заставляет тебя играть с ним во дворе в скакалочки.
За спиной послышался скрип койки — поднялся Коффи.
— Босс Эджкум! — позвал он опять. На этот раз настойчивее. — Мне нужно поговорить с вами.
Я повернулся к нему, думая, что все нормально, разговаривать — наша работа. И все время старался не дрожать, потому что лихорадка перешла в озноб, иногда так бывает. Горело только одно место: пах, словно его разрезали, набили горячими углями и зашили снова.
— Ну, говори, Джон Коффи. — Я старался говорить легко и спокойно. Впервые за время пребывания Коффи в блоке «Г» я увидел, что он на самом деле здесь, действительно среди нас. Нескончаемый поток слез из уголков глаз впервые прекратился, и я понял, что он видит того, на кого сейчас смотрит, — мистера Пола Эджкума, старшего надзирателя блока «Г», а не то место, куда бы хотел вернуться, чтобы исправить тот чудовищный поступок, который совершил.
— Нет, — сказал он. — Вы должны войти сюда.
— Сейчас, понимаешь ли, я не могу этого сделать. — Я старался все еще удержать легкий тон. — По крайней мере в настоящий момент. Я один сейчас здесь, а ты превосходишь меня по весу тонны на полторы. Мне хватило уже одной потасовки на сегодня. Так что давай просто поговорим через решетку, если тебе все равно, и…
— Пожалуйста! — Он так крепко сжал прутья решетки, что побелели суставы и ногти. Лицо удлинилось и приняло страдальческое выражение, в глазах застыла тревога, которую я не мог понять. Помню, я подумал, что, может, и понял бы, не будь так болен, и от этой мысли мне стало легче с ним разговаривать. Если ты знаешь, что человеку нужно, то чаще понимаешь и самого человека.
— Пожалуйста, босс Эджкум! Вам нужно войти ко мне!
«Ничего более неразумного не слыхивал», — подумал я, а потом ощутил нечто еще более безумное: я это сделаю. Я снял ключи с пояса и стал искать ключ от камеры Джона Коффи. Он мог бы взять меня одной левой и легко бросить через колено, даже когда я здоров, а сегодня был не тот момент. Но все равно я решил к нему войти. Сам, один и меньше чем через полчаса после наглядной демонстрации того, к чему могут привести халатность и тупость при работе с осужденными убийцами, я собирался открыть камеру этого черного великана, зайти в нее и сесть с ним рядом. Если меня обнаружат, я потеряю работу, даже если он ничего плохого не сделает, и вот я все равно готов на это пойти.
