– Вы правы, – согласился Норман. Он снова улыбался той улыбкой, от которой по коже Рози всегда пробегали мурашки, которая заставляла ее прижиматься к стене, чтобы защитить измученные почки. – Вы совершенно правы. Значит, рейс в одиннадцать ноль пять, мистер Роббинс, куда он идет?
Роббинс сообщил ему название города, затем спросил:
– Она тоже входит в ту банду, которую вы поймали, инспектор Дэниэлс? Женщина, которую вы ищете?
– Нет, она подозревается в получении денег с помощью чужой кредитной карточки,
– ответил Норман. И Роббинс начал говорить что-то по этому поводу – по всей видимости, он настроился на продолжительную беседу, – однако Норман положил трубку на рычаг, оборвав его на полуслове. Он снова забросил ноги на письменный стол. Тележку найдет позже, вещи подождут, новый кабинет никуда не денется. Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.
– Получение денег с помощью чужой кредитной карточки, как же, – произнес он.
– Что там говорится о длинной руке закона?
Он вытянул левую руку и разжал кулак, открывая перепачканную кровью ладонь. Несколько раз сжал и разжал пальцы, тоже измазанные кровью.
– Длинная рука закона. Сучка! – Он неожиданно рассмеялся. – Чертовски длинная рука закона, и она тянется к тебе. Можешь не сомневаться, она тебя достанет.
Он продолжал сжимать и разжимать пальцы, глядя на маленькие капли крови, падающие на крышку стола, не обращая на них внимания, смеясь и чувствуя себя превосходно. Все возвращается на нужные рельсы.
Добравшись ближе к вечеру в «Дочери и сестры», Рози обнаружила Пэм в складном кресле в расположенной на нижнем этаже комнате отдыха. На коленях у нее лежала раскрытая книга, но она смотрела на Герт Киншоу и сухощавое крошечное существо, появившееся в «Дочерях и сестрах» десять дней назад – девушку по имени Синтия, фамилию Рози забыла. У Синтии была пестрая панковская прическа – половина волос зеленые, половина оранжевые, – и, судя по виду, весила она фунтов девяносто, не больше. Левое ухо, которое приятель Синтии попытался – с определенной долей успеха – оторвать, прикрывала толстая повязка. Она была одета в фуфайку-безрукавку с огромными вырезами для рук и портретом Питера Тоша в центре кружащегося сине-зеленого психоделического взрыва. «Я ЭТО ТАК НЕ ОСТАВЛЮ!» – грозила надпись на фуфайке. При каждом движении девушки фуфайка с огромными вырезами шевелилась, приоткрывая ее груди размером с чайную чашечку и клубничного цвета соски. Она задыхалась, по лицу стекали ручьи пота, однако, казалось, была счастлива оставаться тем, кем она есть и находиться там, куда попала.
Герт Киншоу отличалась от Синтии так, как день отличается от ночи. Рози никак не могла окончательно решить для себя, кто же она такая – консультант при «Дочерях и сестрах», надолго задержавшаяся обитательница приюта или же, так сказать, друг дома. Она появлялась, оставалась на несколько дней, потом исчезала снова. Частенько принимала участие в терапевтических лечебных сеансах (таковые устраивались в «Дочерях и сестрах» два раза в день, причем присутствие на втором, проводившемся в четыре часа пополудни, являлось для всех непременным условием пребывания), однако Рози ни разу не слышала, чтобы она что-нибудь говорила. Высокая, не ниже шести футов, и крупная – с широкими мягкими темно-коричневыми плечами, двумя огромными арбузами грудей, гигантским мешкообразным животом, над которым свисала футболка размера XXXL, и широким задом в просторных тренировочных штанах, которые она не снимала, казалось, никогда. Волосы ее представляли собой джунгли беспорядочно торчащих косичек (высший крик моды). В целом она настолько походила на тот тип женщин, которых часто можно увидеть у автоматических прачечных с шоколадкой и последним номером «Нэшенл инкуайрер» в руке, что с первого взгляда вы не замечали упругости бицепсов, подтянутости бедер и то, что ее крупный зад не трясется при ходьбе. Только во время семинаров в комнате отдыха Рози изредка слышала ее громкий голос.
Герт обучала всех желающих из числа обитательниц «Дочерей и сестер» тонкостям искусства самообороны. Рози тоже не удержалась, посетила несколько занятий и до сих пор хотя бы раз в день старалась повторить приемы, проходившие у Герт под общим названием «Шесть отличных способов отшить зарвавшегося придурка». Получалось у нее не очень убедительно, и она вообще сомневалась в том, что сможет применить их на реальном человеке – мужчине с усами Дэвида Кросби, например, стоявшем в дверях «Маленького глотка», – и все же Герт ей нравилась. Больше всего она любила смотреть, как преображается широкое коричневое лицо Герт во время занятий, как рассыпается в прах ее обычная глиняная бесстрастность, как в глазах загорается огонек умного, живого азарта. В такие минуты Рози казалось, что она превращается в настоящую красавицу. Однажды Рози спросила ее, как называется то, чему она их обучает – таэквондо, джиу-джитсу, каратэ? Или это какая-то другая дисциплина? Герт пожала плечами в ответ.
– Кусочек оттуда, кусочек отсюда, – сказала она. – Так, всего понемножку.
Когда Рози заглянула в комнату отдыха, стол для пинг-понга уже отодвинули в сторону, на пол постелили жесткие серые маты. Вдоль одной обшитой сосновой доской стены стояли восемь или девять складных стульев, вытянувшихся в ряд между старинным стереопроигрывателем и допотопным телевизором, на экране которого все выглядело либо розовым, либо зеленым. В тот момент, когда Рози заглянула в комнату, лишь один стул был занят – тот, на котором сидела Пэм. С книжкой на плотно сжатых коленях, с пучком темных волос, перехваченных на затылке синей лентой, она смахивала на девочку-старшеклассницу на танцевальном вечере, не пользующуюся успехом у кавалеров. Рози опустилась на стул рядом с ней, прислонив завернутую в бумагу картину к стене.
Герт, в ком было никак не меньше двухсот семидесяти фунтов, и Синтия, которой, чтобы сдвинуть стрелку весов до цифры сто, нужно натягивать альпинистские ботинки и надевать на плечи полностью снаряженный рюкзак, кружили на матах. Синтия тяжело дышала и широко улыбалась. Спокойная и молчаливая Герт, слегка согнувшись в несуществующей талии, удерживала соперницу на расстоянии вытянутой руки. Рози посмотрела на них, чувствуя, что ей одновременно и смешно, и немного тревожно. Как будто белка или бурундук пытались атаковать матерого медведя.
– Я уже начала волноваться из-за тебя, – заметила негромко Пэм. – Честно признаться, я собиралась было бросить клич и организовать поисковую группу.
– Я просто изумительно провела время. Впрочем, как ты? Как ты себя чувствуешь?
