Иблан с отвращением всосал в себя теплый мохито.
– Мужской и женский, – хмуро заметил он. – Я не виноват, сам по телефону орал «дэнсинг», но производитель в Китае расслышал «фенсинг». А другие товары разве плохи? Детский парфюм «Штаны на лямках», младенческий освежитель «Ночной испуг», шампунь для мытья кошек «Мокрая киска»… по-моему, все удачно прошло… и газеты про них обпечатались…
Блаватская ухмыльнулась, почесав многоэтажный подбородок.
– Да, но освежитель для блох – это совсем лишнее, – зевнула она. – Равно как и ароматизатор свиней – ведь ни одной штуки фермеры не купили. Не звучит, имхо, слоган: «Дима Иблан – заставь свинью пахнуть гвоздикой!»
Под потолком включилась реклама партии «Царь-батюшка».
«Один государь строгой, другой ласковой! – поднял палец мужик в боярской шапке. – Один маленькой, а другой ишшо меньше! Первый-то, отец – по супермаркетам, а второй-то, блин – по кафе-мороженым! Двойной выбор… двойной успех!»
– Народ просто еще не распробовал, – возразил Дима, выключив рекламу. – Время должно пройти. В любом случае, гробница – хороший пиар, лишнее упоминание имени. Надо, дабы «Иблан» лез практически изо всех щелей.
– Ты чокнулся на этом пиаре, по-моему, – захохотала Блаватская, смех ее напоминал грохот ржавого ведра, арбузные груди колыхались в такт вибрациям. – Чего добился-то? С этого месяца, согласно опросам, ты главный объект ненависти населения – третий в рейтинге, после тещ и американцев. На Тимотэ покушений нет, захирел человек в забытьи… все на тебя переключились. Вспомни прошлую неделю – целых четыре машины у концертного зала в Смоленске разминировали. Народ озверел вконец.
Иблан дернул губой, зажав меж пальцев кроличью шерсть.
– Мамочка, не ты ли сама меня учила? – облокотился он на шкуру псевдомамонта. – Главное – пусть о тебе говорят, а что говорят – пофиг. Принцип звездности – не творчество, а лишь индекс упоминания в СМИ. Людям по хрену, если ты не пишешь песен пять лет, но залезь в декольте к Пугачевой – на обложку журналов попадешь, писаки в очередь выстроятся.
– Там чересчур много желающих, – скептически сказала Блаватская. – Запись каждый день с шести утра, и не протолкнешься. Кроме того, завели новое правило – к телу объекта допускают вьюношей не старше двенадцати лет. А тебе, если мне не изменяет память, стукнуло 28. Дед уже, щетина вовсю.
– Вот именно, – опечалился Иблан. – Одряхлел, а фанатки изменчивы. Сегодня лифчики на сцену летят, завтра сухой ромашки не дождешься. И езди потом в Романов-на-Мурмане, устраивай «чес» по поселкам нефтяников близ Тюмени, обсасывай «фанеру» за тыщу евро. Не дай Аллах такого никому. Знаешь, какой мой самый страшный сон? Сижу на кухне и тупо семгу ем, будто нищий… и ни коньяка, ни масла… спекся из-за отсутствия пиара. Может, в третий раз рискнуть на «Европовидение» съездить? А что, государям челом бить… меня вон, за прошлый раз в камергеры пожаловали, значит, понравилось выступленьице… август даже высочайше сказал: «Почему этот босой парень так воет? У него что – ботинки украли?»
– Августу с цезарем в условиях кризиса щас не до попсы, – взгрустнула Блаватская. – Я не спорю – было б здорово, нагрянь император на шоу Димы Иблана – повозмущался бы перед телекамерами дороговизной билетов для трудящихся девушек. Так ведь хренушки – тандем государей разве что на Deep Purple или к Маккартни пойдет. Причем сидят, подлые, на местах по две тыщи пяцот баксов – и этой ценой совершенно ни фига не возмущаются.
Иблан вскочил на ноги. Задубевшие от долгого хождения босиком ступни практически не ощущали шкуру – он покачнулся, сохраняя равновесие.
– У меня родилась отличная идея, – вскинул обе руки Иблан. – Вот ты утверждаешь, что меня никто не любит, да-с? Ненавидят даже – понты, музыка говно и все такое… между нами-то, сами они говно, потому что я – новый Моцарт, красавец и умница, талант-философ… но я о другом. Мы копейки не потратим на гробницу. Лозунг – «Похорони Еблана заживо!»
Было заметно, что Блаватскую это предложение потрясло.
– Ух ты, надо же, – пропела она басом. – Даже свою старую фамилию вспомнил. Видать, действительно ужасно тебе охота попиариться…
Иблан согнулся пополам, нырнул к ней на грудь «рыбкой».
– Сработает замечательно, – горячо зашептал он. – Запустим анонимный сайт… группа пожертвователей, тайный счет… а потом денежки-то рекой потекут. Особенно когда я ремикс старого хита запишу… что-то такое необычное – «Моя мулатка – огурец, этой ночью зарезан стрелец». Как станут крутить по всем каналам – народ волчьим воем заплачет. Доллары, рубли, евро – лопатой загребем, монеты со всех сторон посыплются. Отгрохаем такую пирамиду, что мумию фараона Джосера завидки возьмут. Ну а потом, грабители эти таинственные… они решат – неспроста. И ограбят склеп. Можем даже для понта пластиковый муляж положить. Кумирам имперской эстрады пора понять – не только на любви следует строгать деньги, но и на ненависти. Тех, кто нас ненавидит, их всегда больше.
– Судя по тебе – так даже намного, – призналась Блаватская. – Пускай кто-то открыто друзьям расколется, что слушает Диму Еблана – ему через неделю повеситься придется. Приятели отвернутся, любовники-любовницы забудут, бомжи – и те поданную копейку станут в рожу швырять. И сейчас на твои концерты девушки ходят с лицами, замотанными в черные платки – чтоб не узнали. Я на всякий случай тебе паспорт Гватемалы купила, будет куда сбежать. Ладно, ты меня убедил. «Пирамида Еблана» – неплохая идея.
Дима откатился к лохматому уху мамонта, его глаза заполнились влагой.
– Быть звездой – это так скушно… – пожаловался он.
– Лучше представь, как Элвису было скушно, – потрясла подбородками продюсер. – Он, несчастный, со скуки на кокаине и сторчался. А тебе-то что?
– Ничего, – обиделся Иблан. – Почему ты мне своим Элвисом вечно глаза колешь? Кто это вообще? Я его в списках «Европовидения» не видел. Спи давай, а я пока гляну звоночки – наверняка шлют предложения гастролей в Европе.
– Ну-ну, – скептически буркнула Блаватская и уснула.
Вытащив «Верту», Иблан лениво перебирал входящие звонки. Нет, пожалуй, это не Европа. Какой-то клуб… школьный друг… небось взаймы просит… поклонница… поклонница… еще поклонница… а это… КТО ЭТО?
Певца пробил озноб вязкого ужаса. Ему реально стало не по себе. Смятение продолжалось минут пять – Иблан переводил взгляд то на безмятежно храпящего продюсера, то на стопку кассет с японскими ужастиками – постепенно, перебирая шерсть мамонта, он успокоился. Зачем зря трястись? Чья-то идиотская шутка, и не более. Дураков же кругом полно.
