Она сдернула со стола ключи и сумочку, с вешалки – пальто и беретку, торопливо огляделась, выключила свет, заперла дверь и зашагала к лестнице. В университетском подвале летом можно было замерзнуть, зимой – свариться заживо, но в октябре библиотекарей и их клиентов угнетал лишь спертый воздух, словно пропущенный через тысячи легких и списанный в утиль. Сейчас Кире дышалось особенно тяжело. Крашеные зеленые стены влажно поблескивали в полумраке, играя с ее тенью. Прежде она не замечала, в каком подземелье работает, какой неестественный свет обмывает ее с восьми до шести, а иногда и дольше. Почему теперь? Хорошо, что на ней были кеды, – не хватало еще эха от каблуков.
Зайцем проскочив два лестничных марша, Кира вынырнула в вестибюль, пересекла мраморную пустошь и сдала ключи сонному охраннику. На улице ей стало чуть спокойнее: там были люди, машины, цвета и звуки. Моросил невидимый дождь, близилась ночь. В мокром асфальте плавали оранжевые фонари.
Родители с сестрой купили ей двухкомнатную квартиру в хорошем доме, прямо напротив университета. Большая часть ее жизни проходила в одной из двух точек – за стальной дверью на девятом этаже, с книжкой в руках, или под брюхом стареющего вуза, тоже среди книжек. Изредка в этот график вторгались рейды по секонд-хендам – ее гардероб состоял из черного, коричневого и белого, отступлений не допускалось – и прогулки со Стасом, в последнее время раз-другой в месяц. Такая жизнь ее устраивала, сколько бы ни сокрушались родные, призывая ее то завести молодого человека, то перебраться к ним в Москву, то устроиться секретаршей в мэрию – дядя Игорь поможет, а платят куда как лучше, чем в этой твоей избе-читальне. Иногда им почти удавалось убедить Киру (не по первому пункту, конечно), но потом до нее доходило, чего это будет стоить, – новые места, новые люди, новые проблемы. Зачем что-то менять, когда и так все хорошо?
Закрывая зонт в подъезде и вытирая ноги о коврик, Кира почти пожалела, что у нее никого нет. Ее бы встретили, успокоили, разобрались бы во всем. Но было бы и много другого, ненужного. Взгляды, слова, прикосновения. А Стас ей поможет ничуть не хуже.
Она кивнула консьержке, на ходу сняла берет и остановилась перед почтовыми ящиками. После библиотечной мглы здешние краски ласкали взгляд: молочные потолки, нежно-персиковая штукатурка, сами ящики – новенькие, густого винного цвета. Сверху лила янтарный свет люстра, стилизованные лампочки-свечи красиво отражались в зеркале, занимавшем целую стену от пола до потолка. Выудив из ящика счет за электричество, Кира мельком взглянула на себя – никаких провалов под бровями, конечно же, – и направилась к лифту. Засыпать опять придется с диазепамом.
Ей снилось, что она лунная принцесса.
В ультрамариновом небе сияла ее госпожа и покровительница, срывая покровы со всего земного – аллей и цветников, скульптур и фонтанов, беседок и дворцов, оплетенных паутиной кварцевых дорожек. Воздух благоухал жасмином и сиренью. У принцессы были длинные золотые косы, тонкие белые ноги, синяя юбочка и огромный малиновый бант на груди, в руке – сверкающая пурпурная брошь. Этой ночью ей предстояло много дел.
И главное – разгадать тайну незнакомца в маске, который ночь за ночью ускользал от нее.
Слева что-то шевельнулось, полыхнуло багрянцем. Мгновенно обернувшись, принцесса заметила край плаща, исчезающий за живой изгородью в конце дорожки. Вот он! В один удар сердца она была на месте, но незнакомец уже скрылся. Там, где ступали его ноги, среди прозрачных кристаллов трепетала алая роза.
Вдали сверкнула вспышка. Принцесса улыбнулась. Погоня будет долгой.
Бесшумными молниями они метались по саду, не давая друг другу передышки, ни на миг не прекращая игру. Луна постепенно меркла, черные облака расползались над кронами деревьев и куполами дворцов. Стволы в аллеях смыкались все тесней, просветы между ними затягивал колючий кустарник. Вскоре принцессе уже не нужно было выбирать дорогу – сворачивать стало некуда. Позади, стоило лишь отвернуться, стеной вставал бурьян. А плащ все звал и звал вперед, розы падали и падали.
Внезапно ступни принцессы пронзила боль. Опустив глаза, она поняла, что все это время была босиком. Из голых подошв сочилась кровь, с шипением впитываясь в стеклянную крошку. Но его надо найти, надо! Несмотря ни на что! И она захромала дальше, с каждым шагом множа свои раны. Розы на ее пути становились все красней, с деревьев опадала листва, потом кора, потом и оставшееся рассыпалось в прах, а она шла и шла.
Наконец след оборвался у широкого ручья. Черные воды несли толстые белые свечи, сочащиеся алым пламенем. Посреди потока стоял тот, кого она так долго искала, высокая фигура в черном цилиндре и черном плаще с алым подбоем, в черном смокинге и с черной тростью в руках, в белой рубашке и белой маске, под которой ничего не было. Он поманил принцессу ладонью. Не чувствуя ног, она повиновалась и вошла в ручей. Вверх по бедрам пополз мертвый холод. Незнакомец указал на воду.
Склонив голову, принцесса увидела золотые косы и большие голубые глаза. Но человек в маске склонился и провел под отражением длинным черным ножом – ведь трость ей только привиделась, трости у него быть не могло. По образу в ручье пробежала рябь, и полвздоха спустя течение уже несло его, как сорвавшийся лист кувшинки, как облако грязной пены, а кровавое пламя свечей пожирало большие голубые глаза и золотые косы, пока не выело совсем.
Теперь из воды на принцессу смотрело острое мышиное личико с родинкой на щеке, серое и жалкое. И только зрачки блестели темными мраморными шариками.
«Кто это? – спросила принцесса, хотя принцессой уже не была и знала это. – Кто?»
Вместо ответа некто в маске вновь запустил нож в ручей и повел рукой. Потом было только красное – много красного, и боль, и в пустой одинокой квартире закричала девушка.
Камешек по низкой кривой полетел в пруд. Темный силуэт с воздетой дланью разбился вдребезги, но тут же начал склеиваться обратно.
– Не надо, – поморщилась Кира. Встретив недоуменный взгляд, добавила: – Не надо, и все.
– Ну ладно, – смущенно пробормотал Стас. И тут же смутился еще больше: он плохо выговаривал «л» в некоторых словах, получалось похоже на «уадно». – Извини, если что…
– Да нет, ничего… просто сон дурацкий приснился, не хочу вспоминать.
Суббота выдалась теплая и ясная, но людей в парке почти не было – наверное, все ушли на какой-нибудь очередной концерт, о котором в библиотечных подвалах не говорят. Или остались дома, проживать свои семейные жизни. По оголившейся к зиме аллее плелась женщина с лысым малышом лет пяти. На пластмассовом стуле перед тиром сидел старичок, мурлыча себе под нос. Откуда-то слева доносилось: «Шпигель, ко мне! Ко мне, мать твою!»
