— На расстоянии версты от станции живет богатый старик Бобров, но я не советовал бы вам посещать его. Скряга, каких поискать.
При этих его словах госпожа Канина опустила глаза, по ее телу пробежала дрожь; Горохов и его сестра курили с равнодушным видом. Я отметил про себя враждебный тон Канина, смущение его жены, напускное равнодушие Гороховых и решил во что бы то ни стало посетить старого поселенца, которому Канин дал уничижительную характеристику. В Уля-сутае я был знаком с двумя Бобровыми. Сказав Канину, что меня просили лично вручить Боброву письмо, я, допив чай, надел шубу и вышел из дома.
Дом Бобровых стоял в горной расщелине, со всех сторон окруженный высоким забором, за которым виднелись крыши построек. В окнах горел свет. Я постучал в калитку. В ответ раздался яростный лай собак; сквозь щели в заборе я видел, как громадные черные монгольские собаки, скаля зубы, бросились к калитке. Дверь дома приоткрылась, кто-то крикнул: «Кто там?»
Я ответил, что прибыл из Улясутая. Собак посадили на цепь, а меня, придирчиво осмотрев с головы до пят, впустил во двор открывший мне калитку мужчина. Из кармана у него торчал револьвер. Удовлетворенный осмотром и известием, что я знаю его родственников, он радушно пригласил меня в дом, где познакомил со своей женой, величественной старой дамой, и очаровательной пятилетней малышкой, их приемной дочерью. Девочку нашли в открытом поле, рядом с мертвой матерью, бежавшей из Сибири от большевиков и не выдержавшей ниспосланных ей испытаний.
Бобров рассказал мне, что Казагранди удалось прогнать красных от Косогола, так что мы теперь могли без опаски ехать в Хатгал.
— Почему вы предпочли остановиться у этих разбойников, а не у меня? — спросил старик.
Задавая ему вопросы, я узнал много интересного. Канин, по-видимому, был большевиком, агентом Иркутского Совета, оставленным здесь для наблюдения. Сейчас, впрочем, он не мог принести особого вреда: связь между ним и Иркутском оборвалась, но с Алтая, из Бийска, только что прибыл важный комиссар.
— Горохов? — спросил я.
— Так он себя называет, — ответил старик, — но я тоже родом из Бийска и знаю там каждую собаку. Его подлинная фамилия Пузиков, а стриженая девка — его любовница. Он — комиссар ЧК, а она агент того же учреждения. В августе прошлого года эти голубки вдвоем перестреляли семьдесят связанных офицеров колчаковской армии. Негодяи, трусливые убийцы. Они приехали сюда на разведку. Хотели остановиться у меня, но я слишком хорошо их знаю, потому даже на порог не пустил.
— А вы не боитесь его? — спросил я, вспомнив отдельные слова и взгляды этих людей, когда мы сидели за одним столом.
— Нет, — ответил старик. — Я знаю, как защитить себя и семью. Кроме того, у меня есть помощник — мой сын, великолепный стрелок, наездник и воин — лучший во всей Монголии. Жаль, что вы не сможете познакомиться с ним — он уехал проверить стада и вернется только завтра вечером.
Мы сердечно распрощались, и я обещал остановиться у него на обратном пути.
— Что там наплел Бобров про нас? — Такими словами встретили меня Горохов и Канин.
— Да ничего, — отговорился я. — Узнав, что мы остановились на станции, он даже не стал со мной разговаривать. Что там произошло между вами? — поинтересовался я, изобразив искреннее недоумение.
— Давние счеты, — проворчал Горохов.
— Вредный старикашка, — прибавил Канин, а в страдальческих глазах его жены вновь вспыхнул нескрываемый страх, как будто она ждала смертельного удара. Горохов стал собирать вещи, готовясь выехать вместе с нами завтра утром. Мы расстелили в соседней комнате наши немудреные постельные принадлежности и легли спать. Я шепотом посоветовал моему другу держать на всякий случай оружие поблизости, на что он только улыбнулся, вытащив из кармана револьвер и топорик, и положил их под подушку.
— Эти люди с самого начала показались мне подозрительными, — прошептал он в ответ. — Они что-то затевают. Завтра я поеду позади Горохова и припасу для него самую верную из своих пуль — малышку «дум-дум».
Наши монголы провели ночь в палатке, поблизости от верблюдов, которых хотели получше накормить. Мы поднялись около семи часов. Мой друг занял место в конце каравана, держась невдалеке от Горохова и его сестры, ехавших на великолепных скакунах.
— Как вам удалось, проделав такой большой путь из Самгалтая, сохранить в лучшем виде своих лошадей? — спросил я, не сводя глаз с превосходных животных.
Горохов ответил, что лошади принадлежат начальнику станции. Значит, Канин не так беден, как пытался представить: за каждую такую лошадь богатый монгол, не задумываясь, дал бы столько овец, что семейству хватило бы мяса на целый год.
Вскоре мы подъехали к большому болоту, со всех сторон заросшему густым кустарником. Я с трудом поверил своим глазам: там обитали сотни куропаток. Более того, при нашем приближении стая диких уток с диким шумом взметнулась в воздух. Зима, ледяной пронизывающий ветер, снег, и вдруг — утки! Монгол объяснил мне необычайное явление следующим образом:
— Это болото никогда не замерзает, и вода в нем теплая. Дикие утки и куропатки живут здесь круглый год, пищи для них предостаточно.
Во время нашего разговора с монголом я заметил над болотом язычок красно-желтого пламени. Он мелькнул и тут же исчез, зато в отдалении вспыхнули сразу два. Это были настоящие блуждающие огни, о которых сложены тысячи легенд, хотя химия объясняет явление весьма просто: в теплой болотной среде, где происходит процесс гниения, имеет место самовозгорание метана, или болотного газа.
— Здесь живут демоны Адера, они ведут непрерывную войну с демонами Мурэна, — дал свое объяснение зрелищу монгол.
«Конечно, — подумал я, — если даже в прозаической Европе крестьяне и поныне верят в колдовское происхождение болотных огней, то в этой загадочной стране их появление должно свидетельствовать не меньше как о непрекращающейся войне демонов двух соседних рек».
Проехав болото, мы различили вдали очертания большого монастыря. Хотя он стоял в полумиле от дороги, Гороховы поскакали к нему, чтобы, по их словам, сделать в китайском дугане кое-какие покупки. Они обещали нагнать нас, но обещания своего не сдержали. Гороховы бесследно скрылись, но мы все же вновь встретили обоих, правда, значительно позже, при очень неожиданных и фатальных для них обстоятельствах. Теперь же мы, разумеется, не горевали, а, напротив, радовались, что так легко от них отделались. Только тогда я рассказал моему другу все, что услышал от Боброва предыдущим вечером.
