Я зажмурился и ткнул ложкой в мороженое. Осторожно приоткрыл один глаз, так, чтобы видеть только разноцветное содержимое вазочки и больше ничего. Ни громыхающего мимо трамвая, ни случайных прохожих, ни официантки за стеклом… Это я — за стеклом, непроницаемым снаружи, я всех вижу, они меня — нет.
— Вас можно посчитать?
Официантка стояла рядом, чуть склонившись ко мне, в глубоком вырезе видна нечистая бледная кожа. С них вроде берут справку о здоровье, когда они устраиваются на работу, но ведь справку сейчас можно просто купить…
— Да, — сказал я, — можно.
Отодвинул от себя пустую вазочку и отхлебнул кофе. Кофе был так себе.
У бювета было почти пусто, одна-единственная женщина в бежевом кашемировом пальто и шляпке, склонившись, наполняла пластиковую бутыль. Почему они считают, что вода тут особенная? Она наверняка ничем не лучше водопроводной.
Я поднялся по мраморным, со щербинами, ступеням. Стены лестничной площадки заново оштукатурены, дверь тоже новая, стальная коробка с сейфовым замком.
Я нажал на звонок. Если он и работал, я этого не слышал, звукоизоляция тут отличная.
Скорее всего, его и дома-то не было. Я и правда перестал различать будни и выходные. Какой сегодня день? Вторник? Среда?
А если он и дома, что я ему скажу? Что я разоблачил его зловещие планы. И что так этого не оставлю. И что я отправил письмо надежному человеку — на случай, если он вот тут, прямо на месте, решит со мной расправиться.
Письмо я и правда отправил — запечатал в конверт, написал адрес «Дачный переулок, 10-А, Финке Л. И.» и опустил в ящик. Только ведь наверняка его по ошибке доставят на Дачную улицу.
Тут дверь приоткрылась. На ширину цепочки.
— Вам кого?
Женщина была молодая и хорошенькая. По крайней мере, держалась она уверенно, некрасивые так не умеют. А по лицу ничего не понять, оно у нее было в подсыхающей глине, серо-зеленой, как маска Фантомаса. Волосы забраны под пластиковый капор на резинке, и еще на ней был легкомысленный розовый халатик. Я понял, что своим звонком вытащил ее из ванны, где она наводила красоту, как это делают женщины, когда их никто не видит. Выщипывают, подрезают ножиком, скоблят… удаляют едкими мазями, красят в траурный черный цвет, а потом смывают так, что раковина потом исчерчена черными подтеками…
Это тайное знание и тайное занятие, при мужчинах они никогда такого себе не позволяют, а кто это видит, тут же умирает на месте страшной смертью. Поэтому я понял, что Сметанкина дома нет. Но на всякий случай все-таки спросил:
— Скажите, а Сергея можно?
Я подумал, что при свидетеле он меня вряд ли убьет, иначе ему придется убить и ее, а это уже слишком.
Она подняла брови — это я понял по тому, что глина на лбу задвигалась и начала осыпаться.
— Кого?
— Сергея. Сметанкина.
— Такие тут не живут, — сказала она обиженно. Я отвлек ее от важного занятия, и оказалось, понапрасну.
За розовым халатиком в сумерках коридора просматривался блестящий паркет, обои под бамбук, светильник на стене испускал мягкий розоватый свет…
— Не может быть.
Я хотел сунуть ногу в дверь, чтобы она не могла ее захлопнуть, но решил, что она испугается и начнет кричать. Когда кричит женщина с зеленым лицом, это страшно.
— Сергей Сергеевич Сметанкин, я сюда приходил к нему… на квартиру… работал для него.
Она еще выше задрала брови, чепчик на резиночке зашевелился сам по себе, словно под ним был клубок змей.
— Мы только что въехали. Еще даже мебель расставить не успели.
— Как это — въехали? Он же… я тут был, он как раз ремонт делал…
— Ремонт? Это мы ремонт делали. Ну, не сами, конечно. Послушайте, может, вам Сергееич нужен?
— Какой Сергеич?
— Бригадир ремонтников. Или прораб. Не знаю, как это называется.
— Нет, — я покачал головой, — Сметанкин, бизнесмен, «мазда» серебристая, ну…
— Я правда не знаю. — Ей не терпелось уйти и заняться своими страшными и тайными женскими делами. — Мы эту квартиру месяц назад купили, ремонт сделали и въехали. Но этим муж занимался, может, он и знает этого вашего.
— А как с ним связаться?
— С мужем? Никак. Он в Штатах. Через неделю вернется.
— Ясно, — сказал я, — ясно. Спасибо.
Она с облегчением захлопнула дверь.
С моря пришел порыв ветра, и акация щедро осыпала меня своей желтенькой копеечной листвой.
Женщина по-прежнему стояла у бювета, облокотившись на баллюстраду. Я хотел ей сказать, что так она испачкает свое светлое дорогое пальто, но не решился. Однако невольно замедлил шаг и увидел, что она встрепенулась и окинула меня жадным тоскливым взглядом. Я поднял воротник и поспешил дальше. Я нечаянно прикоснулся к чужому одиночеству, такому страшному, такому безвыходному, что ни один автор романов в веселых твердых переплетах с тиснеными звездолетами и действующими вулканами не осмелится наградить им своих героев, отчаянных людей, пиратов, моряков, путешественников и землепроходцев.
Зато папа был бодр и весел.
Линолеум в кухне был содран, пластиковая плитка — тоже, под ними обнаружились натеки черного вара, холодильник выехал в большую комнату и урчал там, время от времени содрогаясь, словно от омерзения, посудные шкафчики громоздились в углу друг на друга, словно детские кубики-переростки, их содержимое выстроилось на столе, тарелки с грязным дном (так бывает, когда в раковине скапливается посуда, а потом моется вся сразу, за неделю), чашки с надбитыми краями, разнородные рюмки.
В щелях паркета блестели осколки, что-то успело разбиться. Понятное дело.
— А рабочие где?
— Уже ушли, — радостно сообщил папа, — теперь только завтра.
Никак я не могу застать рабочих-невидимок.
— Сколько он с тебя взял?
— Кто? Сережа? Нисколько.
— Папа, так не бывает.
— Почему? Почему ты думаешь о людях только плохое? Он старается помочь людям, а ты видишь в этом какой-то злой умысел.
— Папа, ремонт — удовольствие не дешевое. Ты не задумался — а с чего это вдруг?
— Он делал себе ремонт, у него материалы остались, не выбрасывать же.
— А рабочие тоже бесплатные?
— Это подарок, — сказал папа обиженно, — он сказал, ему хочется, чтобы я достойно встретил старость.
— Похвальное желание. Послушай, он у тебя что-то просил? Доверенность там подписать, дарственную, я не знаю…
— Нет, — папа покачал головой, — зачем?
— И паспорт у тебя не просил?
— Я вообще не могу паспорт найти, — пожаловался папа, — тут приходила эта женщина, как ее, пенсию принесла. Так я из-за этого ремонта никак не мог вспомнить, куда его засунул. Хорошо, она меня знает, не первый год уже, слава богу, носит.
