Тут обед заканчивается и коллеги с неохотой, но убывают по своим отделениям.
Намеки достаточно прозрачные прозвучали. Нет, не насчет флюшки, это-то как раз сделать надо — не раз убеждался, что эта банальная процедура позволяет много гнусного обнаружить как раз тогда, когда оно еще может быть вылечено, не о флюшке речь. Речь о том, как дальше-то жить. Кстати намек, что работать мне тут — уже не первый раз слышу. Ну да, работы у коллег сейчас вагон, а дальше еще больше будет. Вон многие отмечали — во время войны вроде как и не болели — а как мир наступил, устаканилось все — болезни как накопленные вылезли.
Допиваю чай, когда зовут — пора, машина прибыла. Водила с усмешкой превосходства смотрит на ком всякого разного, двигающийся к его таратайке, потом замечает меня внутри кома и даже снисходит в помогании при загрузке в машину.
Я успеваю заметить только, что мы пересекли КАД, справа появилось кладбище — а уже и сворачиваем влево. Грозный, побитый погодой старый щит "Стой! Стреляют!" и выкатываемся на аэродром, надо полагать — хотя первое впечатление, что это табор какой-то — разношерстные машины, строительные вагончики, в просвете между ними миниатюрный бело-синий самолетик, какого-то игрушечного вида. Когда вылезаю из машины, вижу, наконец, и взлетную полосу — тут в ее начале как раз все и собралось, дальше пустая полоса с легким снежком.
Народу не очень много, но двое сразу подходят — причем отнюдь не летуны, а обычные мореманы — начинают расспрашивать кто да откуда. Поневоле в голову приходит мысль, что у татар с монголами это дело было поставлено лучше — повесили тебе пайдзу золотую или серебряную — и носись безвозбранно. Или вот вариант — таки документы себе годные выправить.
Водитель подтверждает, что я — это действительно я, помогает вывалить все мое приданое, отчего у старшего патруля — молодого лейтенанта (черт его знает, как он по-морскому называется, но звездочек у него на погонах по две) возникает желание восхищенно присвистнуть и спросить: "А где — картонка и маленькая собачонка?". Отмахиваюсь от шутника, прошу присмотреть за грузом — и бегу в направлении, которое он мне указал.
Оказывается, нужный мне летчик находится в учебных классах — в одноэтажном провинциального вида домике, единственном цивильном среди кучки кунгов и стройвагончиков. Окна на домике закрыты свежеприколоченными решетками. Вахтер меня тормозит — но быстро опознает — видно, что меня даже словесно описали, не иначе, и вызывает Колю. Вот с ним мы и полетим.
Летчик Коля оказывается совсем молодым светло-русым симпатичным парнем — с таких раньше плакаты рисовали, прямо образцовый отличник боевой и политической подготовки. Одет элегантно, но как-то это сидит все на нем — и высокие ботинки и комбез и летная куртка — аккуратно, но не по-пижонски. И сходу выговаривает мне за двадцать три минуты опоздания.
Второй выговор получаю, когда начинаю таскать свое добро.
— Да вы сдурели что ли? — вежливо спрашивает меня образцовый летчик.
— Ну, может, и сдурел, только самую малость. Мы ж если все благополучно будет — моих родителей заберем — но там же еще люди остаются, в деревне-то. Вот значит, чтоб не обижались — подарки.
— А толпа не набежит в самолет набиваться?
— Ну не, там народу раз-два и обчелся. Старики.
— А каска зачем? Бронежилет?
— Думал на пол постелить — мало ли, снизу, например, обстреляют.
— Глупости. Михалыч уже машину дополнительно бронировал — кресла и пол, так что жилет ни к чему. А мне еще свой груз размещать, не ради ж вас только рейс. Еще люди есть. Ладно, сейчас мои коробки поставим, потом ваше — что влезет. Пока давайте — каску и бронежилет отдайте охране. И в туалет сходите — все на пять шесть кило легче лететь будет.
Улыбается. Пошутил значит.
Когда возвращаюсь — вижу, что мое добро закинуто в салон (маленький салон у этого самолетика, четырехместный всего, да и самолетик мацупусенький — метров десять размах крыльев, да в длину метров шесть, игрушечный какой-то. Этакая малолитражка с крылышками. Вблизи оказывается, что он не просто бело — синий, еще и полосочка красная кокетливая по борту. Поверх моего груза уложено несколько картонных коробок с какими-то веревками и вроде как парашютами.
Летчик Коля морщит нос, глядя на багаж, не нравится ему эта куча добра. Решаю умаслить его по старой партизанской методе — идею эту давно вычитал: летчики возившие в партизанские края всякое добро в принципе имели все, но вот на боевые трофеи были падки — потому подарок в виде немецкого пистолета или кинжала всегда принимали с удовольствием — они ж вроде как и воевали и под обстрелом были, но при этом не соприкасались с врагом и потому чувствовали себя чуток некомфортно. А привезенный с собой "Вальтер" или кортик позволял избавиться от такого дискомфорта. И коротышка "Кедр" с патронами оказывает именно такое воздействие. Пилот с удовольствием вертит в руках остро пахнущую горелым порохом машинку. Извинения, что агрегат — с пылу с жару и потому не почищен и не пристрелян — воспринимаются благосклонно и по-моему только повышают ценность милицейской пукалки. С сожалением летчик уносит рюкзачок и пистолет-пулемет в зеленый армейского вида кунг, явно снятый с какого-то грузовика. За кунгом виден древнего вида такой же зеленый автобус, настолько допотопных очертаний, что я не удивился бы, если это трофей с Великой Отечественной. Насколько я понимаю — это пункт управления полетами. Или метеостанция. Или и то и другое. А еще над кунгом вяло трепыхается выцветший флаг ВВС.
— Ладно, пора — говорит вернувшийся пилот, осматривает лыжи — я только сейчас замечаю, что наш агрегат на лыжах — и залезает в кабину. Пристраиваюсь на сидение пассажира.
— Если лыжи не примерзли — взлетим сразу. Но как бы не должны были примерзнуть — бурчит себе под нос летчик. Кабина тесноватая, да и мы не в футболках, зато приборная доска — весьма пошарпанного вида — не пугает кучей приборов. Всяких циферблатов — ну раза в два побольше, чем в автомобилях. Сразу узнаю индикатор топлива. На душе становится как-то легче, тем более что таких индикаторов аж две штуки, значит топлива у нас достаточно. А еще узнаю, что могу смотреть на время полета — тоже с моей стороны индикатор.
— Пристегнитесь, поехали. И наушники наденьте, может пригодиться.
Летчик пощелкал тумблерами, взялся за рычаг и двигатель заревел весьма внушительно. И винт слился в прозрачный круг. Тронулись и покатили по полоске между двумя зарослями подлеска — неширокая полоса, метров пятьдесят, да и не вся покрыта бетоном, хотя из-за снега не поручусь…
