Я во всем виновата я во всем виновата я во всем виновата я во всем виновата я во всем виновата
Я начинаю разламываться.
Это как будто бы в меня натолкали до отказа прутиков, и теперь я состою из них, поэтому стоит мне напрячь мышцы и согнуть конечности, и все мое тело сломается. Чувство вины, гнев, крушение надежд, едва сдерживаемая агрессия внутри меня — все это одновременно нашло выход, и теперь я не в состоянии ничего контролировать. Энергия путешествует во мне с новой силой, которую я раньше никогда не испытывала в себе, и я даже не успеваю ничего подумать, потому что мне надо срочно что-то сделать, мне надо дотронуться до чего-нибудь, и я сгибаю пальцы, сгибаю колени и отвожу руку назад, и
ударяю
кулаком
прямо
в
пол.
Земля раскалывается от моего удара и начинает вибрировать, рокот как будто проходит через все мое существо и отдается рикошетом сквозь кости, пока голова у меня не начинает идти кругом, а сердце словно превратилось в маятник, отчаянно раскачивающийся в моей грудной клетке. Перед глазами все меркнет, потом вспыхивает, потом снова гаснет и снова возвращается, и мне нужно проморгаться долго-долго, но все, что я вижу, — это только трещина у меня под ногами, как тонкая линия от треснувшей земли. Потом все вокруг словно потеряло равновесие. Камни стонут под нашим весом, стеклянные стены дребезжат, аппаратура куда-то перемещается, вода выплескивается из резервуаров, а люди…
Люди.
Люди замерли в страхе, кошмаре и ужасе, и все это разрывает меня на части.
Я падаю назад, прижимая кулак правой руки к груди, но я все равно пытаюсь напомнить себе о том, что я не чудовище. Я не должна быть чудовищем, я не хочу причинять боль людям, я не хочу причинять боль людям, я не хочу причинять боль людям,
но это не срабатывает.
Потому что это ложь.
Потому что это была я, когда хотела прийти на помощь.
Я оглядываюсь.
Я смотрю на землю.
На то, что я натворила.
И понимаю впервые в жизни, что я обладаю силой разрушить весь мир.
Касл в одну секунду обмяк.
Челюсть у него отвисла, руки безвольно висят по бокам, как плети, глаза широко раскрыты и полны удивления и озабоченности, и еще в его поведении сквозит робость, вернее, намек на нее, и хотя он шевелит губами, из его горла не доносится ни единого звука.
Я чувствую себя так, словно пробил час спрыгнуть вниз со скалы.
Кенджи дотрагивается до моей руки, и я поворачиваюсь к нему. Вот тут-то я и сознаю, что полностью оцепенела. Я всегда надеюсь на то, что и он, и Касл, и Адам поймут, что быть со мной излишне добрым и мягким — жестокая ошибка, что все кончится очень плохо, что я этого не достойна, что я всего-навсего инструмент, оружие, скрытый убийца, в конце концов.
Но он аккуратно, с большой осторожностью берет в свои ладони кулак моей правой руки. Соблюдая определенную осторожность, чтобы не коснуться случайно моей кожи, он снимает порванную перчатку и в ужасе шумно втягивает в себя воздух при виде моих изуродованных костяшек. Кожа с них содрана, вся рука в крови, и я не могу шевелить пальцами.
Я понимаю, что сейчас начнется предсмертная агония.
Я моргаю, и тут взрываются все звезды, и новая мучительная боль пронзает мои конечности, причем так стремительно, что я больше не могу произнести ни слова.
Я хватаю ртом воздух
и
весь
мир
исчезает
У меня во рту привкус смерти.
Я с трудом разлепляю глаза, и тут же острая боль пронзает мою правую руку. Моя кисть забинтована, да так туго, что я не могу пошевелить ни одним пальцем, за что я благодарна своим лекарям. Я так слаба, что у меня нет сил ни кричать, ни плакать.
Я начинаю часто моргать.
Пытаюсь оглядеться, но шея у меня затекла и не поворачивается.
Чьи-то пальцы касаются моего плеча, и мне хочется выдохнуть. Я опять моргаю. Еще и еще раз. Передо мной вырисовывается мутное пятно, которое вскоре фокусируется и превращается в лицо, но потом снова расплывается. Мне приходится чуть повернуть голову, чтобы лучше все видеть и снова моргать и моргать.
— Как ты себя чувствуешь? — шепчет она.
— Я в порядке, — говорю я пятну, но при этом понимаю, что вру. — А вы кто?
— Это я, — мягко произносит она. Даже не видя четкого лица, я узнаю эту доброту в голосе.
— Соня.
Разумеется.
Сара, наверное, тоже где-то рядом. Я скорее всего нахожусь в медицинском отсеке.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Сколько же я лежала в отключке?
Она не отвечает, и я начинаю думать, что она меня не слышит.
— Соня, — я пытаюсь поймать ее взгляд, — сколько я проспала?
— Ты была серьезно больна, — говорит она. — И организму потребовалось время…
— Сколько? — Я перехожу на шепот.
— Три дня.
Вообразите себе поезд, который мчится со скоростью сто миллионов километров в час.
А теперь представьте, что он врезался в вас, причем прямо в лицо.
Я сажусь на кровати, хотя понимаю, что сейчас мне будет очень плохо.
К счастью, Соня предвидела мои проблемы. Передо мной в один миг возникает ведерко, куда я выворачиваю жалкое содержимое своего желудка. Я тяжело дышу, лежа не в своем привычном костюме, а в какой-то больничной сорочке, и кто-то протирает мне лицо теплой влажной тканью. Она такая мягкая и приятная, что на мгновение я забываю о боли и не скоро сознаю, что с нами в этой палате присутствует еще один человек.
Соня и Сара склонились надо мной, в их руках теплые тряпочки. Они протирают мои обнаженные конечности, бормоча что-то успокаивающее и обнадеживающее. Они твердят мне, что все будет хорошо, что просто надо отдохнуть, а вот теперь я проснулась и мне нужно покушать, а беспокоиться не надо, потому что беспокоиться не о чем, и они будут ухаживать за мной, и все пройдет.
Но я вглядываюсь в них более пристально.
Я замечаю, что их руки предусмотрительно затянуты в перчатки из латекса. Еще я замечаю рядом капельницу. И еще то, как осторожно они подходят ко мне.
Целительницы не могут дотрагиваться до меня.
Им еще не приходилось иметь дело с такими пациентами, как я.
Травмами здесь всегда занимаются целительницы. Они умеют сращивать сломанные кости, штопать пулевые ранения, оживлять отказывающие функционировать легкие и даже чинить самые страшные порезы. Я знаю все это, потому что, когда мы приехали в «Омегу пойнт», Адама несли на носилках. Он пострадал от рук Уорнера и его помощников после того, как мы сбежали с военной базы. Тогда я думала, что на его теле страшные шрамы останутся на всю жизнь. Но у него все отлично. Он стал как новенький. Им потребовался целый день, чтобы собрать его воедино по кусочкам, но всего один. Это было больше похоже на какое-то волшебство.
