Раньше считалось, что такое лицо — необратимо и человеку жить осталось не больше часа, но мне вколачивали неоднократно, что до момента необратимой смерти, биологической — еще не все потеряно. Еще помню, что при перитоните вроде как маска появляется рано — и времени потому у нас должно бы быть побольше.
Мне кажется, что обратно мы летим быстрее, чем летели туда. Может мерещится, но вроде пилот на педаль давит сильнее.
— Я, знаете, буду сюда заглядывать. Мне тут понравилось — говорит неожиданно летчик Коля.
— Что так?
Коля загадочно улыбается.
— Чем нашего орла прикормили? — поворачиваюсь я к пассажиру сзади.
— Да пригнали в деревню найденную на дороге цистерну с топливом. Аккурат для этого аэроплана.
— Что-то я ее не видел.
— А мы ее примаскировали. Аккурат рядом с полем — ну если ахнет, деревню чтоб не спалило. Так что всегда в гости ждать будем.
— Так вы на трассу ходите?
— А что еще остается. Кушать то хочется всегда, да еще три раза в день.
— Опасно же!
— Конечно. А что еще остается? Со Степаном повезло — толковый мужик.
— Да я вижу. А он по профессии — кто?
— Журналист.
— Журналист?!
— Да, а что такого?
— Ну, я просто к этой пишущей братии хреново отношусь.
— Значит, не везло раньше. Во-первых, лесной он человек. Во-вторых, разбирается, что делать в такой ситуации.
— Воевал что ли?
— Этого не знаю. Но книгу он написал про партизан Ленобласти. Вот всякие партизанские трюки и применяем — лихо выходит. Пока всех потерь — один человек. На банду нарвались. Мы к ним как к людям — наш-то, он добродушный такой был мужик, доверчивый — рукой им помахал — а они заулыбались — и из — за их спин ему в голову пуля прилетела. Сволочь…
— А вы?
— Нам бежать пришлось. У тех автоматы оказались. Вот тогда партизанские штучки и пригодились — Степан успел пару мин поставить. Эти суки и нарвались. Оружие, правда, они со своих сняли, не разжились мы ничем, да еще и на нашем дробовичок был, пропал.
— Погоди, а мины-то откуда вы взяли? Они ж погнили все после войны.
— А у Степана с прошлого года осталась в воронке нычка — винтари тоже оттуда. Они тогда несколько наших бойцов собрали, мешок с останками вынесли, а железо оставили — саперы в этом году обещали все это грохнуть вместе с тем, что они бы этим сезоном собрали. Там и несколько минометок было. Вот он их и пользовал, переделал как-то. У него и сейчас пара осталась — если что прикрыть отход отлично можно.
— Тоже партизанские штучки?
— А чьи же еще. Был такой капитан Герман, Александр Викторович. Вот по-моему Степан им и вдохновляется. Слыхал о таком?
— Ну а как же — у нас в Питере улица есть "партизана Германа". Он вроде Партизанский край организовал?
— Точно. У него сначала было 100 бойцов. А потом стало около 2500. Воевал отряд отлично — и устроился хорошо — рядом с базой был построен настоящий аэродром со всеми службами, такой, что мог принимать тяжелые транспортники, выставлены посты ВНОС и зенитные расчёты. Проблему снабжения и связи с "большой землей" решили.
Немцы своими истребителями стали мешать полетам. Атаковать немецкий аэродром было невозможно — охранялся отлично, так партизаны раздолбали базу с ГСМ в Порхове и склады в Пушкинских Горах, те охраной были обделены, справились достаточно легко, пожгли горючее, боеприпасы, расходные материалы. Люфтваффе намек поняло — и больше истребители уже не мешали.
Я вижу, что Коля навострил уши. Ну да — его тема.
— Смотри-ка ты прямо как по — писаному рассказываешь — говорю я пассажиру.
— А Степа мне черновики показывал. Так что я в курсе. Да и запомнилось — пока перечитывал. Тем более — интересно же. Представь — в тылу врага создать не только базу с казармами, кухнями, банями, лазаретом, штабом, складами и т. п., так еще и аэродром. И немцев за год набили больше 9600. Мостов три десятка взорвали, танков грохнули с десяток.
— Им что, немцы не мешали?
— Мешали, конечно. Например, прислали команду спецов — егерей с опытным командиром — они на Смоленщине уничтожили полтора десятка партизанских отрядов.
В этой команде были толковые следопыты, собак грамотных много. Действовали грамотно — с убитых или захваченных партизан снимали обувку- одежку и шли, не торопясь с собачками. Если собачка нарывалась на махорку или еще что такое же — ее меняли. А саперы смотрели, чтоб песики с кинологами не нарвались на мины. Так на базы и выбирались. И ликвидировали там всех — хваткие были немцы, серьезные.
Пришлось устраивать ловушки, трепать эту команду, минировать дорожки, следы путать. Но это все только отсрочить могло неизбежное — егеря бы все равно рано или поздно на базу вышли.
Ну вот так и получилось, что взяли шустрого "языка" партизаны, не очень аккуратно провели — запомнил дорогу и даже заминировали они так, что он видел куда мины поставили. А потом прохлопали — у самой базы удрал. Да так ловко, что не подстрелили и не поймали.
Командир карателей из рапорта этого шустрого немца понял, как партизаны его дурили — гати у партизан были на болотах притопленные — настил под водой, не видно его.
Взяли егеря пехотное усиление и рванули.
И с концами пропали — практически две роты пехоты да егеря всей командой…
Гать-то подорвали фугасами — перед колонной и за ней, как втянулась. А авангард постреляли — на болоте не заляжешь. Остальных и стрелять не пришлось — болото съело. Гать-то была жидкой, фальшивой, не предназначенной, чтоб куча солдат на ней стояла, да еще и проложена там, где одна разведгруппа с шустрым "языком" могла проскочить. Хорошее местечко для этой гати выбрали, гиблое с гарантией. И базы там не была, одна инсценировка.
— Толково! — одобряет Коля, внимательно слушавший эту историю.
— Так а то же — отзывается рассказчик.
Поляк опять что-то бормочет. Пассажир внимательно осматривает ту часть лица больного, что не замотана.
— Живой пока. Скоро прибудем?
— Трави дальше, быстрее долетим. Я и так стараюсь и ветер попутный кстати — отвечает пилот.
— Тогда расскажу про железную дорогу. Кроме аэродрома у Германа еще своя железная дорога была. Раньше узкоколеек много было, торф возили, лес. Вот одна такая ветка для перевозки торфа очень удачно была проложена — практически к линии фронта и достаточно близко от базы. Мало того — и подвижной состав был — паровозы, вагоны. И практически вся ветка по такой глухомани шла — милое дело ездить из немецкого тыла к нам за линию фронта. Только один кусок проходил у железнодорожной узловой станции — там как раз торф и перегружали раньше.
