вновь потекли по щекам сплошным потоком: где-то размывая собой ещё прошлые дорожки, а где-то — и просто накладываясь на них поверх, уже и как новые. — Не могу так поступить и… С ними! Это… Это несправедливо!
— Жизнь — вообще несправедливая штука! Но и в любом случае — решать тебе… — И лифт вновь не спеша начал опускаться на первый этаж!
Пока же и я сама, покачиваясь вместе с ним снаружи, так ещё и из стороны в сторону — внутри, не могла унять очередной же свой срыв и истерику. Что уж говорить — и за принятие какого-либо решения. А и тем более — верного! Трудно было решиться в таком состоянии «не стояния», когда ещё и слёзы продолжали литься из глаз, скатываясь по щекам и оставляя прозрачно-солёные дорожки на коже, щипая и будто бы ещё и разъедая её, вообще хоть на что-то. А тут ещё — и на такое! Да… уж. И вот вроде бы, в момент, приходишь к «правильному решению», разумом и так же вполне «разумно», но и вновь же — вмешиваются чувства! Эмоции и… ощущения! Сердце! И уже не то что «трудно» — «никак»: понять, принять и… сделать это-его. А нужно… Надо! Остаётся — только довериться случаю. И постараться — не думать о последствиях. Так — будет лучше!
И вот, двери, наконец, звякнули — и раскрылись, выпуская брюнетку за пределы досягаемости: зоны доступа, личного пространства и, как ни странно, комфорта! Что ж, и пусть под «крылом у смерти» — как никогда опасно; но и в то же всё время — весьма безопасно. А уж и у «своей-то» — и подавно! И, практически исчезнув из поля зрения, она, будто бы и напоследок, словно бы и «на дорожку», притормозила, шаркнув подошвой туфель в моём направлении — только заслышав мой же тихий голос, зовущий её по имени!
— Ну? Драматически-театральные паузы, конечно, «по-своему» — прекрасны, но…
— …Если я соглашусь стать такой же, как ты, ты исполнишь одну мою просьбу? — Всё же собравшись с духом и голосом же, продолжила я.
— Конечно! Quid pro quo… Только не путай — с Quiproquo!
*
Покачивая ногами из стороны в сторону, девушка с короткими каштановыми волосами, в чёрном костюме, из пиджака с длинными рукавами и укороченных брюк со стрелками, на голое тело и в чёрных же лодочках на тонкой и высокой шпильке сидела на серой деревянной скамейке под прозрачным пластиковым «куполом» остановки на металлических опорах и смотрела на поток солнечного света сквозь пальцы рук. Как сравнительно недавно и одновременно давно — это было: такие игры — уже не приносят той беспечной детской радости, спокойствия и уюта! А как бы хотелось вернуться в прошлое — и ещё раз проделать такую штуку… «той» собой. Попускать солнечных зайчиков и… Вдоволь насмеяться! Набегаться и… Надышаться. Где же те её — пять лет?
Но и уловив боковым зрением приближение большого бело-синего металлического объекта, она, так и не закончив, да и не ответив, тяжело выдохнула и направилась к нему! И, поднявшись по чёрной металлической лестнице с чёрными же прорезиненными ступеньками автобуса, лишь мельком оглядела «контингент». Затем заплатила за проезд и села слева от молодого парня, лет двадцати-двадцати пяти, со светло-каштановым ёжиком волос, что, прижавшись головой к окну, справа же от себя, держал в руках свой серый мобильный телефон и неустанно вращал его между своими средним и большим пальцами правой руки, держа левую либо в кармане, либо на левом же бедре или колене, постукивая ладонью или выстукивая же пальцами какой-то лишь себе известный и понятный ритм: то ли ждал звонка и так сильно переживал из-за возможности вдруг его не услышать, то ли просто нервничал и пытался хоть чем-нибудь себя отвлечь. Но и стоило лишь белым металлическим дверям закрыться, а затем, спустя время, вновь раскрыться со скрипом и глухим хлопком, как он резко вздрагивал, осматривал всё окружающее его в общем, людей в частности, что в нём находились и только зашли, и вновь прижимался к окну. Даже невооружённым взглядом было видно и понятно, что его что-то пугало. И очень сильно — пугало! Взгляд его серо-зелёных глаз — не мог остановиться ни на чём и ком конкретно: ни на секунду. Да он даже в окно не смотрел, всецело поглощённый прокручиванием телефона в руке, пока его же тонкие губы были сжаты в одну белую полосу от напряжения. Как и острые скулы, по которым то и дело шныряли желваки. В то же время, как и на фоне общей же бледности худого лица, его светлые широкие брови — были сведены у переносицы. А длинные ресницы — слишком быстро порхали; и временами — даже дрожали. Вместе с кончиком длинного и острого носа, что и дёргался им же в такт. Словно бы он задыхался — и таким образом старался поймать больше воздуха! Одновременно и с капельками пота, что и сразу же почти утирал своим левым рукавом серой вязаной кофты, надетой поверх белой футболки. И тут же затем проводя, левой же рукой, по волосам и влажному высокому лбу. После чего ненадолго подносил телефон к губам, не касаясь его, а только угловатого, почти и квадратного подбородка, что-то шептал с закрытыми глазами — и вновь начинал крутить его, стуча и ногами же в чёрных рваных на коленях джинсах, словно отбивая ритм белыми высокими кроссовками.
Его чересчур зажатая внутри и сжатая снаружи поза, почти и спрятанная в худые и угловатые плечи узкая шея, то вытащенная наружу, то и спрятанная вновь в карман кофты «забитая» рука и то скрещенные под сиденьем, то подогнутые «под себя», то и вытянутые перед собой ноги, вновь и вновь стучащие время от времени по чёрному металлическому полу, покрытому тёмно-синим ковром с небольшим ворсом: всё это — так и указывало, так и кричало о состоянии явно далёком от спокойного и сбалансированного, равновесного и главное «гармоничного». Он будто пытался спрятаться, уйти от этого, внешнего, мира — в свой: вжавшись в угол и прижавшись к окну — чтобы слиться с ними и выйти через них!
И вновь же встрепенувшись от очередного скрипа-хлопка дверей, он отодвинулся уже и от самой девушки, чуть проехавшись и съехав практически на
