Они пригляделись — и правда, как будто кусочек кружев белоснежных кто-то бросил на нехоженую могильную траву. Подошли чуть ближе, и выяснилось, что это не тряпка, а цветок — пышная сочная лилия с полураскрывшимся бутоном и жирным темно-зеленым стеблем. Это было странно — не время для цветения лилий, да и не задерживаются в этом городе бесхозные растения такой красоты.
— Я хочу ее, — прошептала красавица. — Принесите кто-нибудь… Никогда не видела настолько прекрасного цветка.
— А может быть, не стоит рвать? — засомневалась одна из ее подруг. — Все-таки она на могиле растет, ее для кого-то посадили, не просто так… На память…
— Ну тебя, Нинка, — рассмеялась красавица. — Это все бред. Кому нужна такая память? Я вообще никогда не понимала этих могильных тем. Я хочу, чтобы на моих похоронах все пили шампанское и рассказывали анекдоты, а прах потом развеяли над футбольным полем, на котором я прошлым летом лишилась девственности!
Все смущенно рассмеялись. Красавице нравилось шокировать.
— Да и все равно завтра ночью заморозки обещали, цветок на улице погибнет. У меня он целее будет!
Та, кого красавица назвала Ниной, нахмуренно вцепилась в ее рукав. Это была серьезная девица с серыми глазами слегка навыкате, выраженной горбинкой на носу, придававшей ее лицу встревоженное птичье выражение, густо разросшимися сероватыми бровями и цветением прыщей на высоком выпуклом лбу.
В кладбищенскую компанию она попала случайно — никто уже и не вспомнил бы, как она прибилась. Она редко заговаривала с другими, но с интересом прислушивалась к чужим беседам, послушно улыбалась чужим шуткам. Нину никогда не звали нарочно, но и не гнали — привыкли к тому, что она рядом, этакий мрачный жнец.
— Мне бабушка говорила, что с могил ничего брать нельзя — ни иконок, ни угощения, ни цветов. Покойник будет считать, что его обокрали, рассердится, отыщет тебя, да еще и своих на подмогу приведет.
— Глупости какие, Нин, — фыркнула красавица. — Сама-то веришь? Придут целой толпой зомби, да, и разберут меня по косточкам.
— Бабушкин сосед так умер, — хмуро заметила Нина, глядя себе под ноги, на кеды, перепачканные землей. — Выпивал он… И вот деньги кончились, а кто-то посоветовал на погост пойти — там, на могилках, всегда и водка стоит, и закуска. Он такой радостный вернулся, навеселе. Во дворе всем рассказывал — вроде как на бесплатную дегустацию сходил. На каждой могилке стопка, и хлебушек тебе там, и конфетки. А потом он начал медленно с ума сходить, кошмары ему снились. Якобы по ночам к нему какие-то дети приходят, сидят на краю кровати и руки к нему тянут, и холод от них жуткий идет. Дядьку этого потом в дурку забрали, где он и помер, во сне.
Красавица, а вслед за ней и все остальные, рассмеялись.
— Мне нравится, что именно дети приходили. Мужиииииик, отдай нашу вооооодку, — понизив голос, завыла она. — Нин, да он просто до белой горячки допился. Глюки у него начались, понимаешь…Ребят, ну кто самый смелый? Принесите цветок!
Нину больше никто не слушал. Самый проворный из парней, Володей его звали, перепрыгнув через оградку и порвав штанину о какой-то куст, сорвал лилию — правда, далось ему это с трудом, цветок словно сопротивлялся — как если бы не тонкий стебель, а дерево пытались голыми руками из земли выкорчевать.
В какой-то момент парень даже коротко и вроде бы испуганно вскрикнул, однако быстро взял себя в руки — он знал, что трусость карается если не исключением из компании, то уж, по крайней мере, неиссякаемыми насмешками. Вернувшись победителем, он передал красавице цветок и отер руку о куртку, слегка поморщившись.
— Что с тобой? — кто-то спросил. — Порезался, что ли?
— Пустяки, просто оцарапался.
— Ничего себе, оцарапался, — красавица схватила его за руку, — да у тебя кровь идет, вся ладонь изрезана!
— Говорю же, оцарапался неудачно. — Он грубовато отнял руку. — К утру пройдет все. Лучше пива мне дайте.
В ту ночь разошлись рано. Обычно сидели до тех пор, пока кости не начинали казаться вырубленными изо льда — особенно осенью. Пытались насладиться свободой в предвкушении зимы.
Когда наступали холода, они собирались той же компанией у кого-нибудь в подъезде — точно так же покупали дешевые коктейли в алюминиевых банках, точно так же болтали, но в этих посиделках уже не было особенной атмосферы тайного клуба. Да и соседи, недовольные, что в их подъезде курит и громко смеется молодежь, то и дело обещали вызвать участкового.
Вернувшись домой, красавица аккуратно прокралась в комнату родителей, стащила из серванта красивый хрустальный графин и поставила в него лилию — у изголовья своей кровати. Странное у нее было настроение — спокойная торжественность, как у девушки из прошлого, предвкушающей первый бал. Как будто бы ее ожидало что-то особенное, прекрасное, некое удивительное приключение — хотя на самом деле ничего, кроме очередного унылого учебного года в библиотечном техникуме да родительских скандалов, ее не ждало.
И все-таки даже сны в ту ночь к ней приходили странные. Снилось, что она идет по залитой солнцем пустынной улице, и вдруг подходит к ней незнакомая девушка, брюнетка в белом льняном платье и шерстяном, не по погоде, шарфике, должно быть, ровесница ее, не больше шестнадцати. Берет ее за руку и по-детски так говорит: «А давай дружить!», и красавица открыто и радостно отвечает: «А давай!» — и дальше они идут уже вместе.
— Меня Лидой звать, а тебя? — говорит незнакомка.
— Варя, — представляется красавица. — Я тебя раньше на нашей улице никогда не видела.
— А я из Ленинграда, — улыбается Лида и перекидывает косу через плечо. А коса длинная, почти до колен доходит. — К тетке погостить приехала.
— Погостить… — задумчиво повторила красавица, исподтишка разглядывая новую подругу, ее точеный спокойный профиль, бледное лицо, странное мятое платье и старый шарф.
В реальной жизни она бы ни за что не пошла рядом с таким старомодным чучелом, и на легкомысленное «давай дружить!» ответила бы разве что движением плеча и насмешливой ухмылкой. Во сне же — словно сестру, с которой в детстве разлучили, встретила.
— Ага, погостить… А ты знаешь, что слово «погост» произошло от «погостить»? — Лида рассмеялась, откинув голову. — Смешно, правда?
— Ничего смешного, — помолчав, ответила Варя. — Да и домой мне пора. Родители ждут.
— Если ждут, так надо идти… А то осталась бы… погостить! — Брюнетка подмигнула и растянула губы в улыбке, взгляд ее при этом оставался внимательным и серьезным.
А когда Варя уже отошла на несколько десятков шагов, та вдруг крикнула в спину ей:
