Причина медлительности впередиидущих авто выяснилась через десять минут.
- Ни хрена себе. — Выпалил Павел.
- Что будете делать? — В голосе Людвига наконец-то послышался лёгкий испуг.
На всех съездах с Дмитровского на МКАД и на мосту, позволявшем перемахнуть через кольцевую, выстроились в ряд десятки единиц служебного транспорта. Здесь были полицейские машины, машины МЧС, «газики» военных. Разноцветные мигалки создавали видимость чего-то праздничного — новогоднего гуляния или клубной вечеринки. А прямо посередине моста, словно одинокий айсберг посреди океана, возвышался достопамятный восьмиколесный медицинский фургон. Он как будто намекал: один поворот руля, один полный оборот огромных колёс — и тонкий ручеёк легковушек и «газелей» будет перекрыт. Казалось, только лень водителя фургона причиной тому, что восьмиколёсник всё ещё обтекают автомобили. Делали они это медленно, крадучись, трусливо. И почти каждый — после проверки инспекторами ГАИ. Действовали сразу несколько бригад; довольно слаженно и чётко, на «раз-два-три»: взмах полосатого жезла, беседа с растерянным водителем, приказ двигаться дальше или отъехать к обочине.
- Я буду прорываться, — управдом взъерошил волосы, — Только это и остаётся.
- Не смешите, — Людвиг презрительно фыркнул, — сколько вы сможете выжать на этой штуке?
- Она тяжёлая, можно попробовать таран. — Павел поражался сам себе: как же быстро добропорядочный обыватель превращается в злобного бунтаря, если его припереть к стенке.
- Смотрите! — Людвиг говорил едва слышно, почти шептал, но шепот его был выразительней крика. — Проверяют не всех! Езжайте медленно, как будто вы ждёте, что вас остановят.
Павел промолчал. Он вцепился в руль «Линкольна» с такой силой, что в ладони впечатались глубокие бордовые рубцы, как будто по шершавой коже ударили кнутом. Но Павел этого не замечал.
Перед ним, словно бы прикрывая катафалк корпусами, двигались джипы и маршрутка. Первый, встретившийся по ходу движения, дорожный инспектор затянул общение с водителем белой «Приоры» и пока не интересовался другими авто. Зато «загонщики» второй и третьей бригад взяли в оборот маршрутку и один из джипов. Второй продолжал медленно двигаться вперёд. Павел вплотную пристроился ему в хвост. Такой сладкой парочкой джип и катафалк миновали ещё два полосатых жезла, обогнули по параболе восьмиколесный фургон с красным крестом. Джип газанул — и стал стремительно удаляться. Павел попробовал было последовать его примеру, но тут же у него перед глазами, как молния или электрический разряд, блеснул проклятый жезл.
- Откуда? — Павел, от неожиданности, ударил по тормозам. Сзади взвизгнул чей-то клаксон.
- Мы их не видели из-за этого мастодонта, — Людвиг показал на восьмиколёсник. — Тут ещё целый выводок серых.
Действительно, за огромным фургоном дежурили ещё три бригады инспекторов ГАИ. Как ни странно, ускорившийся джип так никто и не остановил. Павел видел, как его задние габаритные огни удаляются с приличной скоростью. Что же касается катафалка, в окно Павла уже стучала пухлая рука инспектора.
- Едете порожняком? — Как только Павел опустил стекло, на него дыхнула физиономия гаишника. Лица было не разглядеть: офицер наклонился к окну машины не настолько низко, — но аромат казался странным: не алкоголь, не табак и даже не жевательная резинка. Что-то, похожее на церковный ладан.
- Нет, — Павел неуверенно покачал головой.
- Везёте тело? — Казалось, промокший и усталый гаишник удивился. — На ночь глядя?
- Там мой брат, — Встрял Людвиг. — Я хочу его похоронить дома, завтра, до заката. Это наша религия. Мы должны торопиться.
- Извините, — инспектор смахнул с носа большущую дождевую каплю, — я задам неприятный вопрос: от чего скончался ваш брат?
- Сердечный приступ, — не моргнув глазом, сообщил латинист.
- Ещё раз извините, — гаишнику, похоже, нелегко давалась вежливость, — мне понадобятся документы. У вас есть свидетельство о смерти?
- Офицер! — Людвиг не скрывал возмущения, — Вы понимаете, о чём говорите? Мы — мусульмане, у нас нет нескольких дней на проводы покойного, как у вас, православных. Я сделал, что мог: выпрямил брату руки и ноги, подвязал подбородок, закрыл глаза и накрыл лицо. Положил ему на живот камень. Но мой брат ещё даже не обмыт, хотя умер уже пять часов назад.
- Я понял, — гаишник, нетерпеливым жестом, прервал латиниста, — Откройте заднюю дверь, мне нужно осмотреть машину.
Павел сидел молча и неподвижно. В голове у него промелькнуло: «Ну, вот и всё».
- Я жду, — человек с жезлом уже не скрывал раздражения.
- Дверь открыта, — выдохнул Павел. — Действуйте, как вам подсказывает совесть.
Павел прекрасно понимал бессмысленность побега, но твёрдо решил: без боя не сдастся. Он лихорадочно составлял план действий на следующие двадцать секунд: вот сейчас гаишник отойдёт от окна, направится к задней двери. Самое время рвануть с места, на манер скорохода. Применительно к «Линкольну»-катафалку, слово «рвануть» звучит нелепо, но — хотя б попытаться.
- Нота бене, — гаишник вдруг обратился к себе подобному. Худощавый инспектор, только что отпустивший «Ладу-Калину» весёлого жёлтого цвета, обернулся на зов.
- Что это? — бедственное положение, в котором оказался Павел, всё-таки не воспрепятствовало удивлению. — Что он говорит?
- Хм. Это работа для меня. Это Латынь, — также изумлённо отозвался Людвиг. — Означает: «Внимание!» Или, может: «Будь бдителен!»
Худощавый приблизился. Оба инспектора быстро о чём-то переговорили в свете фар «Линкольна», потом худощавый остался на месте, — перегораживая «Линкольну» дорогу, — а второй отправился к задней двери катафалка, вновь процедив что-то непонятное.
- Кессанте кауса, кессат эффектус, — расслышал Павел.
- С прекращение причины прекращается действие, — прошептал латинист. — Что за чертовщина! Эта болезнь… грипп… она что — превращает всех в умников? Откуда мент знает классическую Латынь? Это точно — полиция? ГАИ? ГИБДД? Как там они называются сейчас?
Гаишник не торопился, но и не мешкал.
Павел, наконец, разглядел его — увидел всего, целиком, в круге света.
Тот был высок, хорошо сложён. От слякоти с небес его защищал плащ с капюшоном. В этом капюшоне голова просто-таки тонула. Но — странное дело — на месте физиономии, вместо полукруга темноты, был свет.
Не свет фонаря. Не эффект, какой создаёт светоотражающая ткань.
Это походило на туман, посеребрённый лунным лучом. Но луна не была в этот час настолько сильна, чтобы истребить темноту под капюшоном полицейского плаща.
