— Здравствуй, Артурчик! Что, после ночного?
— Да, суточные, — с широким зевком ответил тот.
— Угощайся. Сегодня твои любимые.
— Ты просто чудо, спасибо!
— Я знаю! Пойду отнесу ужин птенчику.
Через несколько мгновений в палате появилась Варвара. На ее плечах лежал больничный халат, в руках она держала поднос с едой.
— Добрый вечер, золотце! — просияла она. — Я тебе покушать принесла, Агата разрешила. Тут все диетическое, не волнуйся.
Еще бы я волновался! После очередного голодного дня даже паровая котлета вызвала у меня довольный спазм в желудке.
— Спасибо! Вы очень заботливая.
— Да ну что ты, — засмущалась Варвара, пристраивая поднос на тумбочку. — Мне одно удовольствие за вами приглядывать!
— Ну все равно, — я уже занес вилку над котлетой, окруженной картофельным пюре. — И за пирожок спасибо.
— Какой пирожок, деточка?
Что-то ухнуло в сердце, мигом расставив детали головоломки по своим местам. Я опустил вилку, на всякий случай уточнив:
— Вы же мне оставили пирожок, когда в комнате убрались.
— Что ты, деточка, если б я тебе что-нибудь оставила, это был бы не один пирожок, а целый десяток.
Вывод напрашивался один. Яд находился в пирожке, и предназначался он мне. То, что его съест вечно голодный Панда, никто не предусмотрел. И кого, скажите мне на милость, я успел так разозлить, не прожив и суток в Обители?
В закрытой ложе ресторана царил полумрак. Тяжелые шторы из бордового бархата не только не пропускали свет, но и гасили посторонние звуки, превращая музыку в тихое журчание, людской смех и разговоры — в едва слышный шепот.
Лепесток пламени грациозно танцевал на кончике свечи, отбрасывал таинственные отблески на стены, создавая неповторимые, динамичные рисунки из теней. Огонь… Теплом, золотистым светом, коварством, он единственный напоминал ему о солнце. О небесном светиле, которого Легран не видел почти две сотни лет.
— Скажи мне, Йен, сколько мы друг друга знаем? — Анатоль поднял бокал, поднес к свече, любуясь багровыми искорками, блуждающими в хрустальных стенках. Потом поднес восхитительный напиток ко рту и пригубил, наслаждаясь насыщенным букетом выдержанного вина. Если он не может видеть солнце, это не значит, что он не может его попробовать на вкус. А именно в вине сохранился каждый его лучик, ласкавший виноградную лозу, бродивший в соке, томившийся в бутылке и, наконец, оказавшийся в бокале.
Вино пили не все вампиры, и уж тем более, далеко не все в нем разбирались. А жаль. Прекрасная привычка, присущая только аристократам умирала. Современной молодежи так не хватает взвешенности, изысканного вкуса, тонких манер. Они все время куда-то торопятся, спешат, суетятся, даже не смотря на то, что впереди их ждет вечность.
— Я знаю вас всю свою жизнь, — ответил сидящий напротив молодой человек. На первый взгляд ему было не больше семнадцати лет: небесно-голубые глаза светились той чистотой и честностью, что присущи зеленой юности. Легкий пушок над верхней губой еще не перерос в жесткую мужскую щетину, тонкий румянец разливался по бледным щекам, короткие светлые волосы, уложенные гелем по последней моде, вихрами торчали вверх. Теперь такая прическа считалась креативной, чего Легран никак не хотел понимать, оставаясь верным бессмертной классике.
— Скорее, всю твою не-жизнь, — поправил он юнца.
— И я вам за нее благодарен от всей не-души, — Йен усмехнулся и залпом осушил свой бокал вина.
— Это Лафит-Ротшильд, восемьдесят шестого года, — поморщившись, изрек Легран. — Четыре тысячи евро за бутылку.
— А по мне так кислятина кислятиной, — замечание старшего вампира ничуть не смутило юношу. Он откинулся на спинку кресла, бесшабашно запрокинул голову, рассматривая потолок. Свет, падающий от свечи, осветил широкий уродливый шрам на его шее, проходящий от уха к горлу: травмы, полученные до обращения, не поддавались вампирской регенерации.
— Но я здесь не для того, чтобы распить бутылку вина с вампиром, который в нем ни капли не разбирается, — сухо бросил Легран. — Зачем ты позвал меня?
— В этом весь вы. — Йен придвинулся к столу, в азарте подался вперед. — Сразу к делу, верно?
— Верно.
И ведь не скажешь, что мальчишке на самом деле под семьдесят. Почему-то принято считать, что возраст вампира можно определить по мудрому взгляду, который резко контрастирует с юной внешностью. Чушь собачья. Глаза — это отражение души, а у нежити ее нет. Так что бессмертные застывают в той точке, в какой закончили земную жизнь. И человек никогда не отличит этого двухсотлетнего вампира от обычного юноши. Только истинному охотнику под силу разглядеть то, что скрывается за завесой невинности.
— Вы же знаете, что можете мне доверять, — продолжал Йен.
Доверять? За долгие годы не-жизни это слово утратило для Леграна смысл, превратившись в набор букв, не более. В вечном существовании доверию нет места, впрочем, как и дружбе, состраданию, любви…
— Ты мне предан, — поправил его Анатоль. — Этого вполне достаточно.
А вот преданность, пожалуй, в данном случае самое точное определение. Слабый духом склоняется перед сильным, сильный чтит могущественного, могущественный почитает высшего — такова вампирская иерархия. И пока есть силы удерживать контроль над низшими, власть в твоих руках.
— Хорошо, — юноша не стал спорить. — В таком случае, я скажу, что сегодняшний провал принес кое-какие плоды.
Легран снова поднес бокал к губам, в надежде вдохнуть аромат кедра и каштанов — запаха его родной Франции. Воспоминания о ней всегда действовали успокаивающе, возвращая настроение. Но вкус бархатистых нот неумолимо меркнул — жизненная сила, отобранная у последней жертвы, таяла, как утренний туман в первых лучах солнца. Не утрачивала остроты ощущений только злость, охватывая все существо вампира, заполняя пустоты, оставшиеся после ушедших чувств.
— В провале никогда не бывает ничего хорошего, запомни это, — Легран поставил бокал на стол и пристально посмотрел на собеседника. — Утешаться малыми победами может только тот, кто не способен сделать большего.
— Это кто-то из великих сказал? — натянуто улыбнулся Йен.
— Это сказал я, — отрезал вампир.
— Мы все тщательно продумали, — начал оправдываться юноша. — Осечки не должно было…
— И, тем не менее, вы просчитались! — жестко произнес Анатоль. — А из-за вашей самодеятельности наш человек в охотничьей норе оказался под угрозой разоблачения! Столько лет работы вы готовы перечеркнуть одним непродуманным поступком! Merde, les jeunes! Grosse tЙte, peu de sens![8]
