и мои преследователи, в которых звериного было больше, чем человеческого, и которым хитрость и чутье подсказали эту охотничью премудрость. Совершив стремительный рывок, я собирался было на мгновение остановиться и отдышаться, но вдруг заметил, как с правой стороны от кучи сора впереди меня несутся две или три темные фигуры.
Я угодил в паучью сеть! Но вместе с этой отчаянной мыслью открылось, как часто бывает с преследуемыми, и второе дыхание: на следующем повороте я со всех ног кинулся вправо, пробежал сотню ярдов, а затем снова свернул налево, уверившись, что по крайней мере вырвался из окружения.
Но от погони оторваться не удалось. Чернь преследовала меня неотступно и по-прежнему в зловещей тишине.
Стало еще темнее, но мусорные кучи как будто сделались ниже, хотя в сгущавшемся мраке и казались несколько объемнее. Я сильно опередил погоню и потому решил взобраться на ближайшую насыпь.
О радость! Недалек уже и конец этой адской свалки! Вдалеке и позади светился красными огнями Париж, а дальше возвышался тускло сиявший Монмартр, где вспыхивали то тут, то там похожие на звезды яркие точки.
Ко мне незамедлительно вернулись силы, и я, миновав последние мусорные кучи (каждая следующая была ниже предыдущей), оказался на ровной земле. Но и тут вид был весьма безотрадный. Впереди расстилалась темная пустошь. Судя по всему, я очутился в одной из тех сырых неприглядных низин, которые так часто встречаются в окрестностях крупных городов, – на заброшенной местности, где скапливается все вредоносное и тлетворное, а земля так скудна, что селиться там не желает даже самый обездоленный люд. Теперь я мог ориентироваться в пространстве гораздо лучше: глаза приспособились к сумраку, да и отвратительные кучи сора больше не застили взор. Возможно, сюда проникали отблески парижских огней, хотя от самого города меня отделяли несколько миль. Как бы то ни было, я сумел худо-бедно оглядеться.
Передо мной лежала мрачная равнина, с виду плоская, как стол, там и сям на ней поблескивали озерца со стоячей водой. Справа вдалеке среди скопления редких огоньков темнела громада форта Монруж, а слева на изрядном расстоянии от меня светились окошки домов Бисетра. Я решился свернуть вправо и направиться в Монруж. Там, по крайней мере, я буду в некоторой безопасности, а по пути, вероятно, довольно скоро набреду на знакомые места. Где-то неподалеку отсюда должна проходить военная дорога, которую проложили между крепостями, кольцом окружавшими город.
И тут я оглянулся. На фоне неба, сиявшего парижскими огнями, темнели фигуры перелезавших через мусорные кучи шифонье, а справа и в отдалении еще несколько мерзавцев вознамерились вклиниться между мной и моею целью. Они явно собрались отрезать мне путь, так что выбор упростился: нужно было бежать прямо или повернуть налево. Пригнувшись к земле, чтобы воспользоваться линией горизонта как ориентиром, я посмотрел влево, но там не было и следа врагов. Я решил, что, если уж они не караулят меня в той стороне и даже не пытаются это сделать, значит там, вероятно, мне грозит какая-то опасность, и потому устремился вперед.
Но и впереди не ждало меня ничего хорошего, и с каждым шагом я все больше в этом убеждался. Земля сделалась мягкой и топкой, ноги то и дело глубоко проваливались в нее. По всему выходило, что бегу я под гору и притом угодил в низину (по обеим сторонам от меня возвышалось некое подобие холмов), а ведь еще совсем недавно местность была совершенно плоской. Я огляделся по сторонам, но не заметил своих преследователей. Странно, ведь эти ночные создания гнались за мной так неустанно, словно вокруг была не ночь, а белый день. Как проклинал я себя за то, что отправился в это путешествие в светлом твидовом костюме! Стояла гробовая тишина, враги не показывались, но я чувствовал на себе их взгляд, и от этого становилось совсем жутко. Я несколько раз громко крикнул в надежде, что меня услышит кто-нибудь, кроме их чудовищной шайки. Но никто не отозвался, даже эхо. Я постоял, глядя перед собой. На ближайшем холмике что-то зашевелилось, потом еще и еще. Темные фигуры заходили с левой стороны: видимо, мне снова хотели отрезать путь.
Понадеявшись, что моя прыть и в этот раз поможет мне уйти от врагов, я со всех ног бросился вперед.
Плюх!
Поскользнувшись на склизком мусоре, я рухнул прямо в зловонную лужу. Руки по локоть погрузились в грязь и затхлую, мерзкую сверх всякой меры воду. Неожиданное падение настолько ошеломило меня, что я невольно проглотил немного этой воды и едва не задохнулся. Никогда не забыть мне, как стоял я тогда, пытаясь оправиться, едва не теряя сознания от отвратительной вони, а от луж поднимался призрачный белый туман. А хуже всего было то, что, пока я стоял там, совершенно беспомощный, вокруг меня быстро замыкали кольцо темные силуэты преследователей, за которыми я наблюдал с отчаянием загнанного зверя.
Удивительно, как наш разум способен сосредотачиваться на чем-то отвлеченном, даже когда его, казалось бы, всецело занимает сильная и неотложная необходимость. Мне грозила смертельная опасность, жизнь моя зависела только от меня, а выбор приходилось делать едва ли не каждую минуту – и все же я не мог не думать о том необычайном упорстве, с которым эти старики гнались за мною. Их молчаливая решимость, их мрачное упрямство даже в подобных обстоятельствах вызывали, наряду со страхом, и некоторое уважение. Каковы же были они в расцвете своей юности? Теперь я понимал, какой неистовый вихрь бушевал тогда на Аркольском мосту, понимал тот полный презрения выкрик командира гвардейцев при Ватерлоо! Безотчетные мысли доставляют своего рода удовольствие даже в такие моменты, но, к счастью, они никоим образом не мешают принимать насущные решения.
Я мгновенно осознал, что враги мои торжествуют, а меня ждет проигрыш. Охотникам удалось окружить добычу с трех сторон, и они твердо намеревались гнать меня влево, где наверняка подстерегала опасность, поскольку там никто не устроил засаду. Я решился (ведь выбора в действительности у меня не было) и побежал. Из низины выбраться я не мог, так как преследователи закрывали выход к холмам. Бежать по топкой
