— Пожалуйста! — Он так крепко сжимал прутья, что побелели не только костяшки пальцев, но и ногти. Лицо его вытянулось от напряжения, по выражению его странных глаз чувствовалось, что ему это очень нужно. Почему — я не понимал. Наверное, понял бы, если бы не жжение в паху, понял бы, что он хочет показать мне, каким образом я могу ему помочь. Узнав, чего хочет человек, ты узнаешь человека. Эту истину опровергнуть мне еще не удалось. — Пожалуйста, босс Эджкомб! Вы должны войти!
Идиотизм какой-то, подумал я и тут же понял, что намерен совершить еще более идиотский поступок: подчиниться. Я снял с пояса кольцо с ключами и начал искать те, что открывали камеру Коффи. Он мог бы переломить меня об колено, словно палку, даже когда я пребывал в отличной физической форме, а в тот день я был совсем плох. Тем не менее я собирался войти в его камеру. По собственной воле, через полчаса после наглядной демонстрации того, куда могут завести тебя глупость и небрежность, если имеешь дело с приговоренными к смертной казни. Я собирался отпереть дверь, войти в камеру гиганта и посидеть с ним. Если б меня застали в его камере, я бы вылетел с работы, даже если б он ничего со мной и не сделал, но я все равно собирался войти к нему.
Остановись, сказал я себе, ты должен остановиться, Пол. Не остановился. Одним ключом открыл верхний замок, вторым — нижний, потом откатил дверь в сторону.
— Знаете, босс, это, возможно, не самая лучшая идея. — В голосе Делакруа слышалось такое волнение, что в иной ситуации я бы, наверное, расхохотался.
— Ты занимайся своими делами и не лезь в мои, — ответил я, не оборачиваясь. Я не мог оторвать взгляда от глаз Коффи. Впился в них, словно загипнотизированный. Собственный голос звучал в моих ушах, словно эхо из далекой долины. Черт, а может, он действительно загипнотизировал меня. Ложись на койку и отдыхай.
— Господи, да тут какой-то сумасшедший дом. — Голос Делакруа дрожал от волнения. — Мистер Джинглес, я просто мечтаю о том, чтобы они побыстрее поджарили меня, лишь бы не видеть этого безумия.
Я вошел в камеру Коффи. С каждым моим шагом он отступал, пока не добрался до койки. Она ударила его по икрам (такой уж он был высокий), Коффи сел и похлопал рукой по матрацу, по-прежнему глядя мне в глаза. Я опустился рядом, он обнял меня за плечи одной рукой, словно мы сидели в кинотеатре, а я стал его подружкой.
— Что ты хочешь, Джон Коффи? — Я все смотрел ему в глаза… такие грустные, проникающие в глубины моего сознания.
— Всего лишь помочь.
Он вздохнул как человек, которому предстояло выполнить не самую желанную для него работу, потом положил руку мне на лобок, костяную площадку на фут ниже пупка.
— Эй! — воскликнул я. — Убери свою чертову руку…
И тут меня пробил заряд энергии. Мощный, но безболезненный. Он заставил меня дернуться и изогнуть спину. Мне тут же вспомнился старик Два Зуба, кричащий, что он поджаривается, поджаривается, поджаривается, что индейка уже готова. Тепла я не почувствовал, не было и ощущения электрического удара, но на мгновение пропали все цвета и мир словно сжался, надвинувшись на меня. Я мог видеть каждую пору на лице Коффи, каждый налитый кровью сосудик в его печальных глазах, даже крошечную заживающую царапину на его подбородке. Пальцы мои судорожно хватались за воздух, а ноги барабанили по полу камеры Коффи.
И тут же все закончилось. Исчезло вместе с моей урологической инфекцией. Ушла жгущая боль в паху, захватив с собой лихорадку. Я еще чувствовал пот, выступивший на коже, ощущал его запах, но причины, породившей его, более не существовало.
— Что тут происходит? — вопил Делакруа. Его голос доносился издалека, но, когда Джон Коффи наклонился вперед, разорвав невидимую нить, связавшую наши глаза, я услышал его совершенно отчетливо. Будто кто-то вытащил затычки из ушей. — Что он с вами делает?
Я не ответил. Коффи сидел, наклонившись вперед, по его щекам ходили желваки, вены на шее вздулись, а глаза просто вылезли из орбит. Он напоминал человека, в горле которого застряла рыбья кость.
— Джон! — позвал я и хлопнул его по спине. А что еще я мог сделать? — Джон, что с тобой?
Он отпрянул от моей руки, затем послышался неприятный звук, словно он чем-то давился, пытаясь вызвать рвоту. Рот Коффи открылся, так иной раз приоткрывают пасть лошади, с явной неохотой, оттягивая назад губы, обнажая зубы в усмешке. Потом он выдохнул рой крошечных черных насекомых, то ли мошек, то ли москитов. Они закружились меж его колен, стали белыми и исчезли.
И тут же силы покинули меня. Мышцы словно превратились в воск. Спиной меня бросило на каменную стену за койкой Коффи. Я помню, как повторял про себя имя Спасителя: Иисусе, Иисусе, Иисусе; помню, как подумал о том, что впадаю в забытье от высокой температуры. И все.
А потом до меня донесся голос Делакруа, зовущий на помощь. Он извещал мир, что Джон Коффи убил меня, орал во всю глотку. Коффи действительно наклонился надо мной, но лишь затем, чтобы убедиться, что я порядке.
— Заткнись, Дел. — Я поднялся на ноги и застыл в ожидании, что боль разорвет мне пах, но она так и не появилась. И чувствовал я себя гораздо лучше. Лишь на мгновение закружилась голова, но приступ прошел даже до того, как я протянул руку, чтобы схватиться за решетку и устоять на ногах. — Ничего со мной не случилось.
— Вы должны выйти оттуда, — говорил Делакруа тоном старушки, убеждающей ребенка спрыгнуть с яблони. — Вы не имеете права находиться в камере, если в блоке больше никого нет.
Я уставился на Джона Коффи. Тот сидел на койке, положив громадные руки на колоды-колени. Джон Коффи посмотрел на меня. Для этого ему пришлось чуть приподнять голову.
— Что ты сделал, здоровяк? — шепотом спросил я. — Что ты мне сделал?
— Помог, — ответил он. — Я же помог, ведь так?
— Да, похоже на то. Но как? Как ты мне помог?
Он качнул головой: направо, налево, по центру. Он не знал, как ему удалось мне помочь (как он избавил меня от урологической инфекции), а его спокойное лицо говорило о том, что ему это без разницы. Действительно, важен достигнутый результат, а не процесс лечения. Я хотел спросить, как он узнал, что я болен, но тут же сообразил, что в ответ лишь увижу, как качнется его голова. Где-то я прочитал фразу, которая так и осталась у меня в памяти: «Загадка, окутанная тайной». Такую вот загадку и представлял собой Джон Коффи, и спокойно спать ночью он мог лишь потому, что даже не задумывался об этом. Он знал свою фамилию, знал, что пишется она не так, как напиток, а больше ничего знать не хотел.
Чтобы убедить меня в этом, Коффи еще раз качнул головой, а затем лег на койку лицом к стене, подложив обе руки, как подушку, под левую щеку. Ноги его свешивались с койки чуть ли не от колен, но его это не волновало. Куртка на спине задралась, и я видел шрамы, иссекающие кожу.
