Не свет фонаря. Не эффект, какой создаёт светоотражающая ткань.
Это походило на туман, посеребрённый лунным лучом. Но луна не была в этот час настолько сильна, чтобы истребить темноту под капюшоном полицейского плаща.
Это было странно. Но что-то ещё смущало Павла. Что-то удивляло его в офицере.
Какая-то несуразность. Какая-то нескладность в одежде, неувязка в обмундировании.
Форменные ботинки, тяжёлый «служебный» плащ, полосатый жезл, с которого стекают струйки дождевой влаги. А ещё… длинная палка за поясом. Как черенок лопаты. Там, где у других правоохранителей подвешена кобура, у этого… меч?..
Павел ошалело наблюдал, как гаишник, вооружённый мечом, с длинной чёрной рукоятью и круглой гардой, прошествовал мимо водительской кабины к задней двери «Линкольна».
Он едва сдерживался, чтобы немедленно не надавить на газ.
Словно угадав это его желание, худощавый гаишник-заградитель повелительным жестом потребовал не покидать машины, — и тут случилось нечто неожиданное и странное.
Сперва за спиной хлопнула задняя дверь кадиллака.
Потом — с серебристым, режущим звуком — меч выпростался из ножен. Павел не видел этого — но слышал: и звон лезвия, вырвавшегося на волю из узилища, и крик ужаса, исторгнутый «арийцем».
Это было, как неотмолимое проклятие. Когда сильный человек кричит вот так — жалобно и страшно — диссонанс в музыке сфер становится невыносим. Даже пытка не может перейти грань. Когда переходит — часть мира рушится в Тартар — и так до тех пор, пока разложение не поглотит жизнь целиком.
«Ариец» вскрикнул лишь раз — а Павел, позабыв, что ещё недавно костил того психом, бросился вон из кабины — на выручку.
Но худосочный правоохранитель — с силой, недюжинной для такого заморыша, — подскочил к кабине, — прихлопнул — как сваркой приварил — дверь. Остановил Павла. Напрасно тот бился мухой о стекло: ему не удавалось даже щёлкнуть замком — тот, отчего-то, заклинился намертво.
И тут опять сменились декорации.
Как будто ураганный ветер подул — и пригнал новый ужас — или новое чудо!
За спиной, перекрывая рокоток двигателя «Линкольна» и уличный шум, послышалось тяжёлое уханье, похожее на шум крыльев огромной птицы. Потом Павел увидел, как странно исказилось лицо гаишника, замершего перед катафалком. Тот словно бы стал свидетелем чего-то невероятного, но не верил своим глазам. Скорее всего, ближний свет фар «Линкольна» слепил его, потому инспектор прислонил к бровям руку «козырьком» и отступил с дороги, чтобы обеспечить себе лучший обзор. Тем временем позади «Линкольна» раздались крики людей, какие-то отрывистые команды, кто-то завопил: «Огонь!» Несколько сухих щелчков — должно быть, выстрелов, — не заставили себя ждать. Худощавый гаишник тоже вытащил табельное оружие. Он бросился на шум. Дорога перед «Линкольном» оказалась свободна.
А позади метались тени. Неотчётливая картинка. Отчётливые звуки выстрелов и ритмичного движения чьих-то гигантских крыльев. Тень, зависшая над головами людей; тень, во много раз превосходившая человеческие жалкие тени, отчаянно пугала Павла, хотя и оставалась для него всего лишь бесплотной темнотой. Вдруг темнота уплотнилась, в ней сверкнуло что-то острое и стальное, и человек, в форме инспектора ГАИ, пластмассовым манекеном отлетел к низким перилам моста. Кто бы ни отправил его в полёт, он был чертовски силён: тело преодолело по воздуху не менее десяти метров. Павлу почудилось что-то знакомое в очертаниях тени. Он уже видел эти стремительные крылья, прикрывшие его от погони, после того, как он похитил «арийца» из неотложки. Тогда чудесную птицу с чёрным блестящим оперением он принял за наваждение.
- Ну же, вперёд! Поехали! Скорей! — Людвиг во всё горло кричал на Павла, который как будто окаменел. — Мне что, влепить вам пощёчину, как дуре-истеричке?
- Да-да, — Павел приходил в себя медленно, слишком медленно. Взмахи крыльев уже слышались совсем близко; их шум походил на шум высокого водопада. Что-то тяжёлое ударилось о заднюю дверь «Линкольна», человеческий вопль на миг заглушил все остальные звуки.
- Убираемся отсюда, — требовал Людвиг, совсем по-детски дёргая Павла за штанину.
Павлу казалось, кто-то разобрал его на части, а потом собрал вновь, неудачно. Он ощущал своё тело — руки и ноги, — он видел и слышал, — но мозг никак не мог отдать приказа пальцам рук повернуть руль, а правой ступне — надавить на педаль газа. Павел закрыл глаза. Сделался от этого собранней. Сколько лет он водит машину? Не меньше десяти, как пить дать. Есть же, говорят, память тела. Павел позволил конечностям двигаться в такт рефлексам. Услышал, как изменился ритм работы движка.
- Откройте глаза! Ну же! Откройте глаза! — Это опять Людвиг; реален не более, чем сон. Проснуться, или послать его куда подальше? Глаза — словно запечатаны столярным клеем. Как же трудно разлепить веки. Ладно, на счёт «три»: «раз», «два»…
По щеке полоснуло болью. Павел очнулся, прозрел — и, едва став зрячим, тут же выкрутил руль до отказа: крыло «Линкольна» проскрежетало по хлипким перилам моста, машину занесло, но не выбросило за ограждение.
- Я же вас предупреждал: дам пощёчину, — бубнил Людвиг. — Так что без обид.
Управдом резко встряхнулся, как пёс после дождя. Зеркало заднего вида было разбито. Уцелел лишь крохотный его треугольник, в котором отражались мост и служебные авто с проблесковыми маячками. Сцена фантастического спектакля с каждой секундой отдалялась.
- Что это было? — Выдохнул Людвиг. — Кто это был?
- Я не знаю, — Павел ощущал слабость во всём теле; впрочем, она постепенно исчезала. — С чего ты решил, что знаю?
- Это какое-то существо? Чудовище? — Не унимался латинист, — Или нам всё привиделось?
- Отстань! — Взорвался управдом. — Я уже не знаю, кто такой я сам и что здесь делаю.
- Вы странно себя вели, — проницательный латинист, чуть прищурившись, разглядывал Павла. — Как будто оказались под гипнозом. Мне даже показалось, вы решили, что это… существо… пришло по вашу душу.
- А ты не подумал, умник, что я просто перепугался до поноса? — Зло отрезал Павел. — Я тебя предупреждал: моя фамилия — не Рембо. К героям не имею ни малейшего отношения.
- Не скромничайте. Трусом вас тоже не назовёшь, — задумчиво, словно размышляя о своём, протянул Людвиг, — и умолк. Павел был благодарен попутчику и за эти недолгие минуты тишины. Болтать ему не хотелось. Только не сейчас. Он подумывал остановиться и посмотреть, как там «ариец», а главное, Еленка с Татьянкой, но был уверен: для такой остановки ещё слишком рано. Вот удастся отъехать от Москвы хотя бы километров на тридцать — тогда можно. А пока надо гнать, что есть сил, не нарываясь, при этом, на неприятности. Посты ГАИ встретятся на пути ещё не раз. Одна надежда: может, тотальных проверок больше не случится. Удивительно, что радио в салоне «Линкольна» всё ещё работало. Тихо звучавший джаз казался приветом в мир мёртвых из мира живых.
