«Я растерянна — все здесь ново, все по-другому, и я напугана до смерти, — сказал себе Норман. — Есть хоть что-нибудь, в чем я чувствую себя уверенно? Что-нибудь, чему я могу доверять? Вообще хоть что-нибудь?»
Он шел по полу, выложенному крупным кафелем, медленно, очень медленно, вслушиваясь в эхо своих шагов и пытаясь смотреть на все глазами Розы, пытаясь ощущать все ее кожей. Быстрый взгляд на мальчишек с остекленевшими глазами в углу с игровыми автоматами (у некоторых это было просто следствием утренней усталости, у других — Красной Травки Небраски). Потом снова в терминал. Она смотрела на ряд телефонов-автоматов, но кому ей звонить? У нее нет друзей, нет семьи — нет даже ниспосланной Провидением старухи тетки в Техасе или в горах Теннесси. Она смотрела на выход, ведущий в город, наверное, думая о том, как уйти отсюда, найти комнатку на ночь, отгородиться дверью от всего этого тревожного, равнодушного и опасного мира… У нее хватило бы денег на комнату благодаря его кредитке ATM, но сделает ли она это?
Норман остановился у подножия эскалатора, нахмурился и перевел форму вопроса из третьего лица в первое: Сделаю ли я это?
Нет, решил он, не сделаю. Я не хочу брать номер в мотеле в половине четвертого утра, чтобы убраться оттуда в полдень, по одной простой причине: мне жалко на это денег. Я могу побыть здесь подольше. Но есть и еще кое-что, из-за чего я не двинусь с места: я в чужом городе, и до рассвета еще добрых два часа. Я видела множество передач про уголовников по телеку, я прочла много детективных романов в мягкой обложке, и я замужем за полицейским. Я знаю, что может случиться с женщиной, которая бродит одна в темноте по улицам, и я думаю, что мне лучше подождать до рассвета.
Так что же я сделаю? Как я скоротаю время?
На этот вопрос, заурчав, ответил его желудок.
Да, я должна что-нибудь съесть. Последняя остановка была в шесть часов вечера, и я здорово проголодалась.
Недалеко от окошек билетных касс располагался кафетерий, и Норман пошел туда, перешагивая через плащи и спальные мешки и подавляя желание впечатать ногой парочку противных, изъеденных вшами голов в стальную ножку ближайшего кресла. В последние дни ему приходилось все сильнее сопротивляться этим позывам. Он ненавидел бездомных, считал их человеческими отбросами. Он ненавидел их скулеж и идиотские попытки притворяться ненормальными. Когда один из них, полупарализованный старик, подковылял к нему и спросил, не найдется ли у него лишней мелочи, Норман чуть было не поддался первому импульсу — схватить козла за руку и врезать ему старомодным индейским прямым. Однако он сдержался и произнес мягким тоном: «Пожалуйста, оставьте меня в покое» — потому что она сказала бы именно это и именно таким тоном.
Он уже потянулся к ветчине и сваренным вкрутую яйцам на столике с подогревом, но потом вспомнил, что она не ела такие блюда, если только он не настаивал, — что он порой делал (ему было все равно, что она ест, но очень важно, чтобы она не забывала, кто здесь главный). Вместо этого он заказал холодную овсянку с чашкой отвратительного кофе и половинку грейпфрута, выглядевшего так, словно он прибыл еще на «Мэйфлауэре», с первыми переселенцами. После еды он почувствовал себя лучше. Закончив есть, он потянулся за сигаретой, коснулся пачки в кармане рубашки, но тотчас убрал руку. Роза не курила, следовательно, он вышел из ее образа. После краткого раздумья над тем, каким могло быть ее желание в этот момент, желание курить отступило — он знал заранее, что так и будет.
Первым, что он увидел, когда вышел из кафетерия и встал там, свободной от бумажника рукой расправляя рубашку на спине, был большой бело-голубой круг со словами «Помощь проезжим», выведенными по внешнему кольцу.
В голове Нормана вдруг зажегся яркий свет.
Я иду туда? Я иду к этой будке под большой, успокаивающей вывеской? Я пытаюсь узнать, нет ли там чего-нибудь для меня?
Конечно, иду — куда же еще?
Он пошел туда, но не прямо, а сначала пройдя мимо будки и уже потом повернув к ней снова, как следует рассмотрев с обеих сторон того, кто сидел в ней. То был еврейчик с тонкой, как карандаш, шейкой, на вид лет пятидесяти и не более опасный, чем дружок Бэмби — Тампер. Он читал газету, в которой Норман опознал московскую «Правду». То и дело поднимал голову и окидывал рассеянным взглядом зал. Если бы Норман по-прежнему играл Розу, Тампер наверняка засек бы его, но Норман снова играл Нормана, детектива-инспектора Дэниэльса на дежурстве, а это означало, что он растворился в толпе. Он в основном ходил туда и обратно по ровной дуге позади будки. Немаловажной частью работы было находиться в движении: в таких местах нет большого риска, что на тебя обратят внимание, если ты не стоишь на месте. Норман оставался за пределами видимости для Тампера, но в пределах слышимости его разговоров.
Около четверти пятого к «Помощи проезжим» подошла плачущая женщина. Она рассказала Тамперу, что приехала на «Грейхаундсе» из Нью-Йорка и что кто-то украл у нее из сумочки бумажник, когда она спала. Было полно ахов и вздохов, женщина использовала несколько бумажных салфеток Тампера. Дело закончилось тем, что тот отыскал отель, где ей поверят в кредит на несколько ночей, пока муж не вышлет ей денег.
«Если бы я был вашим мужем, леди, я бы привез вам деньги лично, — подумал Норман, продолжая свое маятникообразное хождение туда-сюда позади будки. — И еще я наградил бы вас хорошим пинком в задницу за то, что вы такая раззява, — это прежде всего».
Во время своих телефонных переговоров с отелем Тампер назвался Питером Слоуиком. Норману этого было достаточно. Когда еврейчик снова начал говорить с женщиной, объясняя ей, как добраться до отеля, Норман покинул окрестности будки и вернулся к телефонам-автоматам, где оказалось всего два телефонных справочника, которых не успели спалить, разодрать на куски или спереть. Он мог получить нужную ему информацию позже в этот же день, позвонив в полицейский участок, но предпочел сделать это иначе. Судя по тому, как, видимо, пойдут дела с этим читающим «Правду» еврейчиком, звонки могли оставить следы — такие вещи иногда всплывают позже и помогают выйти на след звонившего. Да это оказалось и ненужным. В городском справочнике было всего три Слоуика. И лишь один из них — Питер.
Дэниэльс записал адрес Тамперштейна, вышел из автовокзала и направился к стоянке такси. Парень в первом такси был белым — хороший знак, — и Норман спросил его, есть ли в городе отель, где можно снять номер за наличные и не придется слушать шорохи тараканьих бегов, как только выключишь свет. Шофер подумал и кивнул.
