К концу пути Аркашка и его отец остались в кузове грузовика одни.
Аркашка пытался дремать, накрывшись брезентом и укутав голову курткой. Но машина так сильно подскакивала на кочках грунтовой дороги, что ни о каком сне и речи быть не могло.
В этом году отцу, много лет работавшему без отпуска или же бравшему его в зимнее время, чтобы посетить с семейством курорты Красного моря, на которых вечное лето, удалось отправиться на малую историческую родину, где он не был уже очень давно.
Они с Аркашкой сели на поезд, провели там трое суток – и вот теперь по бесконечной дороге машина везла их на хутор. Там, на этом маленьком степном хуторе, жила Аркашкина бабушка. А еще там было то, чем Аркашку и подманили, ради чего он и согласился сменять летние развлечения в дорогом его сердцу родном московском дворе на каникулы в какой-то глуши. На хуторе бабушки были животные: настоящие лошади, овцы и пастушьи собаки. Их-то уж точно не было в Москве…
К концу пути дорога пошла между невысокими холмами. Она отчаянно петляла, огибая их, порой машина закладывала прямо-таки залихватские виражи, как на гонках Париж—Дакар.
– Осталось минут пятнадцать, – со счастливой улыбкой на лице сказал Аркашке отец. – И приедем на место.
Он стоял, держась рукой за крышу кабины, и смотрел вдаль, не обращая внимания на жгучее солнце и песок, который летел в глаза, и на то, что машина тряслась и вихляла на поворотах.
«Вот что значит – родные просторы», – с улыбкой глядя на вдохновенного папаню, подумал Аркашка. Он тоже попытался встать рядом с отцом и так же гордо смотреть вдаль, но это оказалось сложно – жарко, тряско, глазам колко. Наверно, нужен был навык степной жизни, который, видимо, отец, много лет проживая в Москве, все-таки не утратил.
За очередным холмом вдруг открылась широкая просторная долина. Взгорья и каменистые возвышения окружали ее со всех сторон – у самого горизонта виднелись их вершины.
– Приехали! – воскликнул отец.
И действительно – машина затормозила возле невысоких строений с плоскими крышами. Вокруг них были загоны для скота с деревянными ограждениями. И нигде ни кустика, ни деревца. Только вытоптанная и утрамбованная красная земля.
Аркашка и отец выпрыгнули из кузова, выгрузили вещи, поблагодарили водителя. И машина умчалась.
А их так никто и не встретил.
Тогда отец и сын сами вошли внутрь жилья, которое, кстати, оказалось незапертым, только входную дверь кто-то привалил большим камнем.
В доме было прохладнее, чем на улице. Но все равно душно. И сумрачно как-то, хотя на небе вовсю сияло раскаленное солнце.
Аркаша взглянул на часы, еще в поезде заблаговременно переведенные на местное время, – они показывали половину пятого вечера.
– А почему нас никто не встретил? – спросил он у отца. – И где бабушка-то наша вообще?
– Работают все. Стада гоняют, – ответил отец, блаженно улыбаясь и втягивая носом странные запахи, которые витали в доме.
Пахло копченым сыром, копченой колбасой и еще чем-то: Аркадию показалось, что копченой шубой. Хотя кому это надо – коптить шубу? Но пахло именно так.
Пока он, пройдя в самую большую комнату, рассматривал мебель и картинки на стенах, отец в кухне зазвенел посудой, зашуршал целлофановыми мешками. И вскоре крикнул:
– Аркадий, иди обедать! Ты только посмотри, что тут есть!
Аркашка вдруг понял, что проголодался, бросился на кухню – а там отец уже резал на колечки тонкую колбасу очень красного, прямо-таки малинового цвета, белый круглый сыр, ломал сероватые лепешки. Такой провизии они точно с собой из Москвы не везли. Значит, папа где-то в доме откопал местную продукцию.
– Умываться на улице! – весело сказал он Аркашке, рассчитывая, что тот воспримет это с восторгом.
Аркадий вышел из кухни, с трудом сдерживаясь, чтобы не навалиться на колбасу с грязными руками, нашел под навесом мятый алюминиевый рукомойник-поддавалку, черный пересохший кусок хозяйственного мыла на его вдавленной крышке, умылся тепловатой водой. И все равно пыль и песок до конца с себя не смыл. Махнул на это рукой и бросился к столу.
Так вкусно Аркадий давно не ел! Даже то, что они с отцом привезли в сумках из Москвы, казалось, приобрело совсем другой вкус. А все потому, что ел Аркашка все вперемешку с пахнущей дымом колбаской, с острым горьковатым сыром, с солено-мочеными зелеными листиками какими-то, целую миску которых отец вытащил из подпола. Подпол этот находился прямо посреди кухни, стоило только сдвинуть узкие домотканые коврики. Листики, которые отец назвал черемшой, были просто ледяными, казалось – чуть-чуть, и инеем покроются. Но отец объяснил, что это так холодно в подполе, вырытом под домом на несколько метров вглубь. И зимой, и летом там всегда одна и та же температура.
«Вот где я от этого пекла буду прятаться!» – подумал Аркашка, набивая рот холодной хрустящей черемшой.
А жара стояла невообразимая. Вместе с отцом рассматривая постройки одинокого степного поселения, Аркадий чуть тепловой удар не получил – хорошо, что отец вовремя обнаружил на колышке и нахлобучил ему на голову островерхую овечью шапку с торчащими в разные стороны клоками меха. Шапка то ли псиной попахивала, то ли так настоящая овчина воняла – Аркашка сначала засопротивлялся, не собираясь на себе такую вонючку таскать. Но вскоре сам понял, что она прекрасно спасает голову от солнечного жара. И к запаху незаметно притерпелся.
Закончив осмотр с детства знакомых и любимых местечек, отец отправился в прохладный темный дом и улегся спать.
– Хочешь, тоже поспи, – предложил он Аркашке, – а бабушка с теткой твоей только как стемнеет появятся. Ты услышишь.
Аркашка спать отказался – и в ожидании бабушки с теткой, младшей папиной сестрой, которую он никогда в жизни не видел (бабушка-то хоть два раза в Москву приезжала погостить, а тетка эта никогда), решил побродить в окрестностях.
Он взобрался на невысокий бугорок, приложил ладонь ко лбу, пряча глаза от солнца, посмотрел в разные стороны – и далеко-далеко, у подножия самых дальних гор, заметил замершее на одном месте стадо.
«Вот они – овцы», – подумал Аркашка. Пока он не знал, как к ним относиться. Овец он видел пару раз из окна родительской машины, проезжая по Подмосковью, да еще в зоопарке, каких-то необыкновенных – альпийских и бразильских. Но ни разу не трогал их и не играл с ними.
«Ничего, они не кусаются!» – подбодрил себя Аркашка и, весело воскликнув «Э-ге-ге-гей!», сбежал с холма.
Свобода! Какое же это чудо! Аркаша стоял посреди бесконечной – в любую сторону – равнины, раскинув руки и задрав голову к небу. Вот что ему хочется сейчас делать? Побегать, поорать, покувыркаться, покататься на овцах и на лошадях, которых, как говорил отец, у бабушки несколько штук?..
