– Что это? – Танька почувствовала, что совсем перестала соображать.
– Ты же сама рассказывала, – спокойно стала объяснять Веселкина. – Взять кошку, искупать в трех водах… Что ж, я зря Глафиру везла? Кис-кис-кис!
Из щели в помосте выскочили оба зверя. Глафира прыгнула на ближайшую фигуру и провела по ней когтями.
Раздался странный треск. Ближний ряд восковых фигур повис лохмотьями.
– Что это? – повторила Фролова, словно других слов в запасе у нее не осталось.
– Декорация. – Килька не отрывала взгляда от кошек. – Муся, не халтурь.
Серая кошка по кличке Муся тоже взялась за дело.
Вскоре все декорации были жестоко порваны, а оставшиеся восковые фигуры толпились у входа в Музей – каждый норовил войти туда первым.
К эшафоту подошел крайне деловой Макс. За ним, переваливаясь с боку на бок, спешил бегемотик.
– Ну что, путешественники, все живы? – весело спросил он.
– Не уверен, – произнес Максим, отряхивая с себя остатки декорации.
– Тогда давайте скорее оживайте – и в дорогу, – бросил машинист, поправляя на голове кепку.
– Что это? – На большее Танька уже была не способна.
– Куклы, спектакль, – бодро начал Тихомиров. – Они изобразили перед тобой представление, а мы им немного подыграли. По-моему, Ирочкин выход с блюдом был самый гениальный. А все эти шутки с исчезновением еще Копперфильд раскрыл. Он тоже любил Эйфелеву башню прятать да статую Свободы с места на место переносить. А фокус-то простой. Перед тобой вешают тряпку с изображением окружающей обстановки, и тебе кажется, что вокруг никого нет. В это время зрители стоят за этой тряпкой и смеются над тобой. А я-то думал, что ты все про какие-то коридоры врешь… Все просто – занавес. Трамвай-то как пропадал? Вот он стоит, потом наплывает туман, трамвай в этом тумане неслышно отъезжает. А когда туман рассеивается, получается, как будто никого и нет. Или ты стоишь, и тебя не видно. А все потому, что свет не на тебя падает. Вот так. Гулкий зал, тишина, коридоры – все декорация. Артисты… – торжественно завершил свою речь Макс.
– А при чем здесь кошки? – сбила его с патетической ноты Танька.
– Они любят обо все когти чесать, вот декорации от них и пострадали, – отмахнулся Тихомиров. Для него в этой жизни ничего непонятного не было.
– А третья вода?
– Про воду ты у моего деда спроси, – выкрутился Макс. – Может, он и объяснит. Хотя вряд ли – дед обыкновенный сумасшедший.
– Находимся-то мы где? – не унималась Фролова.
– А черт его знает, – пожал плечами Максим. – Может быть, в соседнем от твоего дома дворе. Ты со своими глупостями могла все до такой степени напутать, что знакомое место приняла бы за незнакомое.
Фролова обиделась на слишком умного Тихомирова и замолчала. Никогда она его не любила. И даже теперь, после спасения, он ей не нравился. Задается много. Так и хочется ему врезать.
Танька забралась по ступенькам в салон трамвая и сунула руки в карманы. Пальцы наткнулись на что-то жесткое.
Колечко!
Фролова повертела его в руках, надела на палец. Кольцо оказалось непривычно свободным.
– Что такое? – пробормотала она, крутя украшение вокруг пальца.
Вдруг ее пронзила догадка. Это было не ее кольцо. Гладкий блестящий ободок, красиво переливающийся зеленый камешек…
– Ой, мамочки, – ахнула Танька и дернулась было бежать обратно – ей только этого кольца не хватало. Ведь призрак, разобравшись в ошибке, непременно вернется за ним.
Но трамвай уже бежал через знакомую пустынную местность с чахлыми деревцами.
– Пусть только попробует прийти, – пробормотала Фролова, сжимая кольцо в кулаке. – Я ему такую встречу устрою!
И она уставилась в окно, за которым уже мелькали дома ее родного города.
Глава I
Кукла с черными глазами
Все началось со сна. Самого обыкновенного кошмара, который может присниться каждому. Но не у каждого сон становится реальностью. А вот у Вовки Наковальникова стал.
Поверхность озера была где-то там, далеко-далеко вверху. Отсюда, с глубины, казалось, что над головой плавает сотня рыбок с серебристыми брюшками. Все они красиво переливаются на солнце, но смотреть на них неудобно, глаза режет от яркого света.
– Во-о-овка!
Сквозь толщу воды звук почти не проникает. Всплывать не хотелось, смотреть наверх было неудобно, поэтому Вовка поплыл вниз. Все глубже и глубже, навстречу темноте. На мгновение мелькнула тревожная мысль, что если он и дальше будет уходить от поверхности, то ему может не хватить воздуха на подъем. Но дышать было необязательно. Здесь вообще все было необязательно. Можно было не дышать, не шевелиться, закрыть глаза, заткнуть уши. И все равно попадешь туда, куда ты ДОЛЖЕН попасть.
Темнота обступила Вовку, втянула в себя. Наковальников дернулся обратно, но вокруг раздался дружный гогот.
– Не трепыхайся, малец, – прохрипели у него над ухом и больно толкнули в спину. Если бы вокруг не было воды, он, наверное, упал бы. А так – вода мягко подхватила его и вытащила на свет.
Вовка встал на ноги, провалившись по щиколотки в мягкий ил, убрал со лба длинные волосы, мешающие смотреть, и огляделся.
Дно было усеяно мусором, палками и досками. Среди всего этого безобразия стояло штук пять старых сундуков, стянутых железными лентами. Два передних были распахнуты, остальные закрыты на тяжелые висячие замки. Один из раскрытых сундуков был доверху наполнен чем-то блестящим, похожим на драгоценные камни. В другом если что и лежало, то на самом донышке – с Вовкиного места видно не было.
– Давай, иди! – снова прохрипели ему в спину.
Из-за сундука вынырнул спрут – гигантское чудовище с большими глазами, серым телом-мешком и постоянно шевелящимися мощными щупальцами с двумя рядами присосок. Чуть ниже глаз, сбоку, виднелась короткая трубочка, из которой вытекала тонкая струйка чернил. Но это происходило, только когда осьминог сердился.
Сейчас же он внимательно посмотрел на замершего Наковальникова и вдруг промурлыкал неожиданно ласковым голосом:
– Веселее, малыш! Покажи нам, что ты принес.
Вовка машинально сделал еще один шаг и оказался около сундуков. Только сейчас он разглядел, что в них, помимо драгоценных камней, лежат блестящие желтые монеты и украшения.
Впереди материализовался тощий тип в драном пиджаке и стоптанных штиблетах. В костлявом кулаке он сжимал весело позвякивающую диадему. Дойдя до пустого сундука, он размахнулся и со злым уханьем бросил свою ношу внутрь.
Настала очередь Вовки. Спрут подполз поближе.
Наковальников не шевелился.
– Но у меня… ничего нет, – прошептал он, чувствуя, как по спине начинают бегать противные мурашки, как холодеет внутри и этот холод распространяется по рукам и ногам.
