Вообще-то, сны ему стали сниться только последние несколько дней. До этого бывало, что он просыпался, либо в каком-то радостном возбуждении, либо, наоборот, в состоянии подавленности (когда сам не понимаешь, от чего так сжимается сердце, если на улице светит солнце, поют птицы и день спланирован до мелочей), но он никогда не помнил, что ему снилось, поэтому и считал, что никаких снов не было. Теперь же он помнил их до мельчайших подробностей не только зрительно, но даже ощущал физически все, происходившее там. Он не понимал, что случилось с его психикой, и что мог означать сегодняшний сон? Зачем он ему дан; и, главное, откуда он взялся, ведь в шахматы Дима не играл уже несколько лет, да и сама фантазия игры с шестью конями выглядела абсурдной и просто не могла прийти ему в голову.
Счетчик перестал жужжать. …Точно, холодильник, – подумал он, вторгаясь в собственные предыдущие мысли, и тут же почувствовал, как неприятно ему это вторжение; почувствовал, что, несмотря на дикость сна, там ему было лучше, хотя и не мог объяснить, почему. Единственным желанием стало поскорее вернуться на поляну, но сейчас он, точно, не заснет, да и неизвестно, приснится ему продолжение когда-нибудь потом?
Последний вариант испугал его, словно окончание сна могло как-то повлиять на его реальную жизнь. Хотя сейчас он уже начинал сомневаться, какая из них более реальна – та казалась ярче и интересней, чем эта.
Дима снова перебрался на кухню и закурив, попытался анализировать сон. Больше всего его занимал черный король, постоянно находившийся к нему спиной. …Откуда я могу его знать?.. Перебрал в памяти знакомых, начиная со школьных времен, пытаясь представить их и со спины, и сбоку; воображал, как они могли измениться за столько лет, но никого похожего не находил. Неразрешимая задача злила, но он не мог от нее отделаться. Пытался думать о чем-нибудь другом – не получалось. Все остальные мысли и желания казались пустыми и легко разрешимыми, по сравнению с этой глобальной проблемой.
И еще, пусть в меньшей степени, его занимал самозваный белый генерал. Если о короле он знал, что это реально существующий человек, то генерал, определенно, являлся символом. Дима был уверен в этом еще и потому, что в ее лице проглядывали какие-то нечеловеческие черты, похожие на компьютерную графику. Не может быть такого лица у человека!
…Хотя, почему не может? В природе возможно все – даже то, что мы и представить себе не можем… А почему мой настоящий генерал сломал ногу? Да и кто он, тот настоящий?.. – он так и подумал «настоящий», будто во сне могло быть что-то настоящее, – надо спросить об этом нового генерала… блин, но это же сон! В него нельзя вмешаться!.. И вопросы там нельзя задавать – в нем можно участвовать только пассивно… – Дима почувствовал, что окончательно запутался, и единственное, чего ему хочется больше всего, вернуться и досмотреть сон до конца.
Вновь зажужжал счетчик, и Дима вернулся в комнату. Чтоб отвлечься, хотел включить телевизор, но, оказывается, просидел занятый своими мыслями почти два часа. Передачи по большинству каналов уже закончились. Остался только спортивный, который он не любил, считая бессмысленным сидеть в кресле и лениво наблюдать, как другие плавают, бегают, напрягаясь из последних сил, падая порой прямо на дорожке – спортом, либо надо заниматься самому, если ты готов морально и физически посвятить этому жизнь, либо, если так уж интересен результат, узнавать его из газет.
Дима вздохнул, отложив программу, и задумчиво посмотрел на диван. Время было такое, что хотел он или нет, но пора было ложиться, чтоб нормально встать утром. …Хотя зачем вставать? Вагоны завтра должны только грузиться на заводе, а другого занятия, обязательного к исполнению, у меня нет…
Тем не менее, он постелил постель, вскользь подумав, почему Ира ушла так быстро и неожиданно. Но в этом вопросе почему-то не было особой жалости – при мысли о женщине перед ним возникало теперь странное лицо с большим ртом и ослепительно белыми волосами. Удивительно, но несмотря на притягательность, это видение не вызывало плотского желания. Может, это происходило потому, что он еще не решил для себя, может такая женщина существовать реально или это, действительно, всего лишь символ.
Дима лег и закрыл глаза, мучительно пытаясь вернуться в сон. Он помнил все, и поэтому отчетливо представлял и поляну, и рощицу, и даже лица бойцов, но он не был там. Он смотрел на все со стороны, заставляя себя почувствовать траву под ногами, бьющее в глаза ослепительное солнце, только ничего не получалось, а без его присутствия все оставалось мертвой статичной картинкой. Он видел черного короля, чуть наклоненного, замершего с рукой, обращенной к своему генералу. Мучительно всматривался в фигуру, но ничего нового не обнаружил – лишь уверенность, что он знает этого человека, стала тверже.
Такая двойственность уже не просто злила, а бесила. Ему хотелось развязки, какой бы она ни была, чтоб только выяснить, кто это! …А я даже не могу попасть обратно на поляну, чтоб своим присутствием запустить механизм игры!..
Перевел взгляд на свой лагерь. Одного полка (или батальона) на месте не оказалось – вместо него зияла чернота, обрамленная темно-зелеными ветвями дубов, походившая на вход в несуществующую пещеру. Дима вспомнил, что первым ходом отправил этот отряд в бой. Невольно оглянулся, и увидел, что шахматный столик по-прежнему стоит посреди поляны, но чтоб увидеть ответный ход противника, к нему необходимо подойти …А я, блин, до сих пор не могу попасть туда!!..
Перевернулся на живот – может, изменение позы, и то, что он уткнулся в подушку лицом, помогут?.. Дышать стало труднее. Он увидел, что перед ним плывут цветные круги, а картинка размазывается, но… не оживает. Снова резко повернулся, жадно схватив ртом воздух. Он был на грани истерики, так как знал, что должен быть там, но каждый раз натыкался на прозрачную стену, и не мог ее преодолеть ни усилием воли, ни напряжением всего своего воображения.
Белого генерала на поляне не было. …Неужто он сам повел в бой тот, первый отряд? А если он погибнет, что будет дальше с остальным войском?.. Дима вскочил, ударил рукой по выключателю и снова плюхнулся на диван, покачиваясь на его упругой поверхности. Оглядел комнату при ярком свете, словно в ней что-то должно измениться, но все осталось по-прежнему – реальная жизнь никак не соотносилась со сражением на поляне.
Часы показывали три ночи. Сна не было и в помине, и с этим надо было что-то делать. Снотворного в доме он не держал, потому что никогда не страдал бессонницей, поэтому оставался один испытанный способ. Выйдя на кухню, Дима взял стакан, вылил в него оставшуюся водку; залпом выпил и закурил, не закусывая. К горлу поднялся противный комок, но он подавил его сигаретным дымом.
