и ни разу не разговаривал с ней с того самого злополучного предновогоднего дня. – Похорошела, стерва, – отметил он про себя.
– А у тебя тут уютно, – улыбнулась Анжела, поглаживая рукой кружевную скатерть и присаживаясь напротив Гриши.
– Ты без Потапова? – решил съязвить Заметайкин.
Анжела удивленно взглянула на Гришу, – как? Ты разве ничего не знаешь?
– А что я должен знать?
– Лев Палыч погиб полгода назад, – грустно произнесла Анжела, – в лифте.
– Соболезную.
– Через год как ты уехал, Потапов ушел из компании и подался в чиновники. Накануне несчастного случая сон ему какой-то странный приснился, сам не свой был, как будто чувствовал, что случиться что-то должно….
А было это вот как:
«Тебе славу воссылаем: Отцу и Сыну, и Святому Духу! И ныне и присно и во веки веков! Ааааамиииииинь!»
–Где я? – в ужасе оглядывался Лев Палыч, – неужели у врат твоих, Господи!
Но в ответ ему лишь дивное церковное пение отскакивало от стен храма и возносилось к куполу.
Глаза Христа пронизывали насквозь. Потапов смотрел, не отрываясь, боясь опустить голову вниз, он парил в воздухе. Беспокойные руки шарили по телу, пытаясь нащупать хоть что-то человеческое, но тело превратилось в какой-то непослушный, тягучий кисель.
– Господи, прости! Прости меня, грешного! – крикнул отчаянно Лев Палыч.
– Грешного, грешного, решного, ….шного ! – разносило эхо.
Озаренный солнцем лик Христа, медленно погружался во тьму, надвигалась гроза.
– Покаюсь во всем, Господи! Только не оставляй меня! Я ведь и не пожил-то совсем, еще можно все исправить! На храмы жертвовать буду, в детские дома, для людей жить стану, не для себя! Все, что надо сделаю, только подай мне знак, Господи! – тараторил Потапов, обливаясь слезами, так сильно не хотелось ему покидать этот бренный мир.
Небеса разверзлись огненной молнией, на миг лик Христа озарился снова и Потапову показалось, что Христос грозит ему пальцем, а потом все поглотила тьма.
– Лев Палыч, что с вами? Лев Палыч, вам плохо? – суетилась вокруг лежащего на полу Потапова, секретарша Лидочка.
Лев Палыч начинал приходить в себя, в затылок отдавала нестерпимая боль, перед глазами все плыло, он пытался что-то сказать, но словно свежевыловленный карп, лишь открывал и закрывал рот, не издавая ни звука.
Лидочка помогла ему подняться с пола и усадила на диван.
– Я сейчас воды принесу – крикнула секретарша и выбежала из кабинета.
За окном бушевала метель, ветер носил с неистовой силой по городу снежную пыль. Потапов вздрогнул. Память потихоньку начинала возвращаться. Вчера компания Иннокентия Липковского, его старого друга, выиграла тендер на крупный госзаказ, не без участия Потапова и они с Кешей это славно отметили. Потапов провел пальцем по стеклу журнального столика, так и есть – белый порошок.
– Завязывать надо! – подумал про себя Лев Палыч,– а то не бог весть что начинает мерещиться.
– Выпейте водички! – забегая в кабинет, протараторила секретарша, – может, скорую вызвать?
– Все в порядке, Лидочка, заработался вчера, вот организм и дал сбой, проговорил, улыбаясь чиновник, – ну, что у нас там сегодня по плану?
– в 12:30 у вас встреча с главой округа, в 14:00 обед с иностранной делегацией в «La Mariee», в 17:20 – пресс конференция. Тут еще такой вопрос, замялась Лидочка, – звонила директор детского дома в Воскресенске, просила о личной встрече с вами, говорит, что помощь очень нужна, детский дом в аварийном состоянии, а местные власти никак не реагируют, куда она только не обращалась, говорит, что на вас последняя надежда.
– Да, конечно, назначьте ей, ну скажем на 18:30, после конференции я ее приму. Спасибо, Лидочка, вы свободны.
Отобедав вкусно в «La Mariee» дальневосточными устрицами, шампанским и черной икрой, проведя блестяще пресс-конференцию, Лев Палыч, усталый, но довольный вернулся в свой кабинет. Голова уже не болела, а ночное видение казалось не чем иным, как просто приснившемся кошмаром.
– Левик, дорогой! – раздался знакомый голос в трубке, – весь день не могу тебя поймать, ты что прячешься от меня что ли?
– Дела, Кеш, дела, чиновником быть – это тебе не двор метлой мести!
– Ну – ну, не прибедняйся! Слушай, я ж тебя вчера так и не отблагодарил, подъезжай к 18:30, мы сегодня празднуем в «Сахалине», там и порешаем все.
В голове у Потапова пронеслось ночное видение, он вздрогнул, помотал головой и отогнал его прочь.
– Лидочка, перенесите-ка встречу с директрисой детского дома на завтра.
– Лев Палыч, дело в том, что она уже в приемной, вас дожидается – прошептала в трубку секретарша.
Чиновник посмотрел на часы, 18:10. Можно было б принять ее на десять минут и спровадить восвояси, – размышлял про себя Потапов, – а потом подумал, что тогда опоздает к началу празднования в «Сахалин».
– Лидия Петровна, выполняйте мои распоряжения, меня ни для кого сегодня больше нет! – сказал чиновник и повесил трубку.
Лев Палыч зашел в лифт, нажал на кнопку и поехал вниз в предвкушении очередного веселого вечера. – Надо Анжелке позвонить, пусть тоже подъезжает, выгуляет свое новое платье, – подумал с улыбкой он и потянулся в карман за телефоном. Неожиданно лифт остановился между этажами и свет в кабинке погас, по спине у Потапова пробежал холодок. Одно мгновение и в полной темноте кабина лифта полетела вниз, ускоряясь на ходу. Только слабый луч света как вспышка молнии просачивался снизу, когда лифт пролетал мимо очередного этажа. А последнее, что запомнил в своей жизни Лев Палыч был лик Христа, грозящий ему пальцем.
– Сочувствую, – проговорил Гриша, – но я так и не понял, от меня-то тебе что нужно?
Глава 4. «Пусть никто не спит»
– Гришенька, возвращайся обратно, ты погорячился, я погорячилась – с кем не бывает? – осторожно начала Анжела, – все- таки мы восемь лет прожили вместе, вспомни, как нам хорошо было. Я тебя как увидела там у фермы, так сразу поняла, что все эти годы любила только тебя. – и мадам Заметайкина пустила скупую слезу в подтверждение своих слов.
Гриша поперхнулся, потом начал кашлять, а затем и вовсе разразился безудержным смехом.
– Ты думаешь, что я совсем идиот что ли? – прохрипел он, – ох, Анжелка, плохая из тебя актриса, правильно тебя в ГИТИС не приняли, ни с первого, ни с пятого раза, даже деньги твоего отца не помогли.
– Грубо, Гришенька, – скорчив гримасу прошипела Анжела, – я к тебе со всей душой, с распростертыми объятиями, буквально. Готова забыть, все твои темные делишки.
– Это какие еще темные делишки? Ты на что намекаешь?
– А на то, что у тебя самого рыльце в пуху! Ты думаешь я не знаю, что ты с секретаршей путался и
