— Только свое имя, босс, — сказал он тихо.
Я вздохнул, потом произнес укороченный вариант заготовленной речи. Я уже понял, что с ним проблем не возникнет. Я был и прав, и ошибался одновременно.
— Меня зовут Пол Эджкум, — произнес я. — Я — главный надзиратель блока «Г». Если тебе что-то нужно, зови меня по имени. Если меня не окажется, попроси вот этого парня — его зовут Харри Тервиллиджер. Или мистера Стэнтона, или мистера Ховелла. Ты понял?
Коффи кивнул.
— Только не думай, что можно получить все, что хочешь. Тут мы решаем, что необходимо, а что нет. Здесь не гостиница. Ясно?
Он опять кивнул.
— Здесь тихо, парень, не так как в других блоках. Здесь только ты и Делакруа. Ты не будешь работать, в основном будешь сидеть. Хватит времени все хорошенько обдумать. — Даже слишком много времени, но я не сказал этого. — Иногда мы включаем радио, если все в порядке. Любишь слушать радио?
Он кивнул, но как-то неуверенно, словно не зная, что это такое. Позже я узнал, что в некотором роде так оно и есть. Коффи узнавал вещи, с которыми сталкивался прежде, но потом их забывал. Он знал персонажей из «Воскресенья нашей девушки» («Our Gal Sunday»), но не мог вспомнить, что с ними произошло в конце.
— Будешь хорошо себя вести — станешь вовремя есть, никогда не попадешь в одиночку в дальнем коридоре и не наденешь этой холщовой робы с застежкой на спине. У тебя будут двухчасовые прогулки во дворике с четырех до шести, кроме субботы, когда все остальные наши обитатели играют в футбол. Посещения по воскресеньям после обеда, если, конечно, есть кто-то, кто захочет тебя навестить. Есть?
Он покачал головой.
— Никого, босс.
— Ну, может быть, твой адвокат.
— Я думаю, что больше его не увижу, — сказал он. — Мне его предоставили на время. Я не думаю, что он найдет дорогу сюда.
Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, шутит ли он, но Коффи говорил серьезно. Да я и не ожидал другого. Прошения не для таких, как Джон Коффи, во всяком случае в то время. Им давали день в суде, а потом мир забывал о них, пока в газете не появлялись строчки, что такой-то имярек принял в полночь немного электричества. Но людей, у которых были жена, дети или друзья и которые ожидали воскресенья, легче контролировать, если вообще их надо было контролировать. В данном случае проблемы нет, и хорошо. Ведь он, черт возьми, такой громадный.
Я немного поерзал на койке, а потом решил, что, возможно, если встать, полегчает в нижней части живота, и я поднялся. Он почтительно отошел от меня и сложил руки на груди.
— Легко тебе здесь будет, парень, или тяжело — все зависит от тебя. Я тут для того, чтобы сказать: ты можешь облегчить жизнь и всем нам, потому что все равно, конец один. Мы станем обращаться с тобой так, как ты заслуживаешь. Вопросы есть?
— Вы оставляете свет после отбоя? — спросил он сразу, словно только ждал случая.
Я уставился на него. Я слышал много странных вопросов от вновь прибывших в блок «Г» — однажды меня спросили даже о размере груди у моей жены, — но таких вопросов не задавали.
Коффи улыбался чуть смущенно, словно понимая, что мы сочтем это глупостью, но не мог сдержаться.
— Мне иногда немного страшно в темноте, — объяснил он, — особенно в незнакомом месте.
Я взглянул на него — на всю его огромную фигуру — и почувствовал странную жалость. Да, они могли вызывать сочувствие, ведь мы их не видели с худшей стороны, когда ужасы выскакивали из них, словно демоны в кузнице.
— Да, здесь довольно светло всю ночь, — сказал я. — Половина лампочек в Миле горит с девяти вечера до пяти утра. — Потом до меня дошло, что Коффи не имеет ни малейшего понятия о том, что я говорю: он не отличит Зеленую Милю от тины в реке Миссисиппи, и поэтому показал: — Там, в коридоре.
Он кивнул с облегчением. Я не уверен, представлял ли он, что такое коридор, но он мог видеть двухсотваттовые лампочки в сетчатых плафонах.
И тогда я сделал то, чего никогда не позволял себе с узниками. Я протянул ему руку. Даже сейчас не знаю, почему я это сделал. Может, потому что он спросил про лампочки. Харри Тервиллиджер просто остолбенел, честное слово. Коффи взял мою руку с удивительной нежностью, и она исчезла в его ладони. И на этом все было кончено. Еще одна бабочка в моей морилке. Мы закончили.
Я вышел из камеры. Харри задвинул дверь и закрыл оба замка. Пару секунд Коффи стоял неподвижно, словно не зная, что делать дальше, потом сел на койку, уронил громадные руки между колен и опустил голову, как человек, который скорбит или молится. Он что-то сказал своим странным, с южным акцентом голосом. Я услышал это очень ясно, и хотя не много знал о том, что он совершил — да многого знать и не надо, чтобы кормить и ухаживать за ним, пока не придет срок заплатить за все, — меня до сих пор пробирает дрожь.
— Я ничего не мог поделать, босс, — произнес он. — Я пытался вернуть все назад, но было слишком поздно.
— У тебя будут неприятности из-за Перси, — сказал Харри, когда мы возвращались по коридору в мой кабинет. Дин Стэнтон, как бы третий в моей команде, хотя у нас не было какой-то подчиненности внутри (Перси исправил бы это положение в момент), сидел за моим столом и заполнял бумаги — до этой работы у меня редко доходили руки. Он едва взглянул на нас, когда мы вошли, просто протер стеклышки очков большими пальцами и снова уткнулся в бумаги.
— У меня были неприятности с этим стукачом с самого первого дня, — ответил я, осторожно оттягивая, брюки от паха и подмигивая. — Ты слышал, что он орал, пока вел этого верзилу вниз?
— Нет, — сказал Харри, — я сидел здесь, а отсюда плохо слышно.
— Я был в туалете и ясно слышал, — отозвался Дин. Он вытащил лист бумаги, посмотрел на свет (я увидел кольцо от кофейной чашки на отпечатанном тексте), потом бросил его в корзину. — «Мертвец идет». Наверное, вычитал это в своих любимых журналах.
Наверное, так и было. Перси Уэтмор — заядлый любитель журналов «Аргоси», «Stag» и «Мужские приключения». Почти в каждом номере печатался тюремный рассказ, и Перси читал их с жадностью, будто ученый, ведущий исследования. Он словно не знал, как вести себя, и пытался найти ответ в этих журналах. Перси появился после казни Энтони Рея, убийцы с топором, и не участвовал в казни, хотя и наблюдал за действием из аппаратной комнаты.
— Он знает, к кому обратиться, — сказал Харри, — у него есть связи. Тебе придется отвечать за то, что отправил его с блока, и за то, что хотел заставить сделать какую-то реальную работу.
— Не думаю. — Я и вправду не думал… но надеялся. Били Додж не из тех, кто станет терпеть, когда человек ничего не делает, а только смотрит. — Мне сейчас интереснее этот большой парень. Будут у нас с ним неприятности или нет?
