Иногда по ночам, когда она валялась в кровати, засыпая, в ее голове мелькали странные образы, проносясь, как кометы по небу. Чаще всего представлялся кулак мужа, огромный кулак с кровью, засохшей на костяшках пальцев и размазанной на выпуклом золоте кольца, полученном им вместе с дипломом об окончании Полицейской академии. Иногда по утрам она обнаруживала отпечатки выгравированных на кольце слов «Служба, верность, общество» у себя на животе или на нежной коже груди. Они напоминали синий штамп службы санитарного надзора, который часто можно увидеть в магазине на кусках свинины или вырезке.
Когда возникали эти образы, она всегда пребывала на грани отключения сознания, расслабленная и обмякшая. Потом перед закрытыми глазами появлялся приближающийся кулак, и она, вздрагивая, просыпалась и лежала, дрожа, в темноте рядом с мужем, надеясь, что он спит, что не повернется и не ударит кулаком в живот или бедро за то, что его потревожила.
Она погрузилась в ад в восемнадцатилетнем возрасте и пробудилась от кошмарного сна через месяц после своего тридцать второго дня рождения, спустя почти полжизни. А пробудила ее одна-единственная капля крови размером с десятицентовую монетку.
Она заметила ее, когда застилала постель. Капля находилась в верхней части пододеяльника, совсем рядом от того места, где лежит подушка, когда кровать застелена. Собственно, она могла легко передвинуть подушку на несколько дюймов влево и накрыть каплю, которая высохла до отвратительного темно-бордового цвета. Она увидела, как легко это было бы сделать, и на мгновение ощутила соблазн поступить именно так, в основном из-за того, что не могла поменять пододеяльник: чистых белых комплектов постельного белья у нее не осталось, а если заменит белый пододеяльник, на котором красовалось высохшее пятно крови, на пододеяльник с цветочным узором, придется менять и простыню. Иначе он, скорее всего, разозлится.
«Нет, вы только посмотрите, – представила она его реплику. – Проклятое белье даже не сочетается по цвету – сверху в цветочек, снизу белое. Господи, ну почему ты такая ленивая? Подойди ко мне поближе, я хочу поговорить с тобой».
Она стояла у своей половины кровати в столбе яркого весеннего солнечного света, ленивая неряшливая женщина средних лет, которая проводила дни напролет, вылизывая маленький дом до блеска (единственный размазанный в уголке зеркала в ванной отпечаток пальца мог привести к побоям) и ломая голову над тем, что приготовить ему на ужин, – стояла у кровати и смотрела на крошечную капельку крови на пододеяльнике, и ее лицо настолько обмякло и помертвело, что посторонний счел бы умственно неполноценной.
«Черт возьми, – подумала она, – мне казалось, что кровотечения из носа прекратились. Я была уверена, что они прекратились».
Муж не часто бил ее по лицу, для этого он был слишком умен. Мордобой – нечто из репертуара пьяных придурков, которых он арестовал, наверное, несколько сотен за свою карьеру полицейского, а потом городского детектива. Если вы начинаете бить кого-то – жену, например, – в лицо слишком часто, через некоторое время побасенки о падении с лестницы или столкновении с дверью ванной комнаты в середине ночи, или валявшихся в траве за домом граблях перестают срабатывать. Люди понимают. Люди говорят. И, в конце концов, у вас возникают неприятности, даже если женщина держит язык за зубами, потому что времена, когда никто посторонний не смел совать нос в ваши личные дела, давно прошли.
Но ничто из подобных рассуждений, однако, не могло остудить его взрывной темперамент. Характер у Нормана был плохой, очень плохой, и подчас он срывался. Именно это и случилось накануне вечером, когда она принесла второй стакан чая со льдом и случайно пролила немного ему на руку. Короткий замах, и кровь из носа полилась, как фонтан из дырявой водопроводной трубы. Он даже не успел понять, что ударил ее. Кровь залила ей рот и подбородок, и она увидела отвращение на его лице, которое затем сменилось выражением озабоченности: что если нос сломан? Это будет означать еще один поход в больницу. На миг ей показалось, что ее ожидает очередное безжалостное избиение, одно из тех, после которых она забивается в угол, задыхаясь и корчась от боли, и пытается набрать в легкие достаточное количество воздуха, чтобы стошнило. В подол собственного платья. Всегда в фартук или в подол. В этом доме нельзя плакать, здесь нельзя выражать несогласие, и уж, конечно, ни в коем случае не позволяется пачкать пол рвотой или чем-нибудь другим– то есть в том случае, если вы хотите сохранить голову на плечах.
Затем его острое, никогда не дремлющее чувство самосохранения взяло верх, он принес ей горсть ледяных кубиков, завернутых в кухонное полотенце, и увел в гостиную, где она улеглась на кушетку, прижав импровизированную ледяную примочку между слезящимися глазами. Он сказал ей, что именно сюда нужно прикладывать лед, чтобы нос не распухал, и если необходимо срочно остановить кровь. Разумеется, больше всего его беспокоило первое. Завтра ей предстояло выйти в город за продуктами, а распухший нос – это не синяк под глазом, который можно прикрыть большими солнцезащитными очками.
Он вернулся к ужину – отваренному на пару люциану с жареным молодым картофелем.
Как показал короткий взгляд в зеркало сегодняшним утром, нос действительно почти не распух (он уже подверг ее тщательному осмотру, после чего равнодушным кивком выпроводил из комнаты, допил чашку кофе и уехал на работу), а кровотечение прекратилось минут через пятнадцать после того, как приложила лед, она была уверена, что кровотечение прекратилось. Но где-то в середине ночи, пока спала, одна-единственная предательская капелька крови выползла из ее носа и оставила это пятнышко, которое означало, что придется снимать белье, застеленное только вчера, и заменять его новым, несмотря на ноющую боль в спине. В такие дни спина всегда болела, даже небольшие наклоны давались с трудом, даже легкие предметы превращались в неподъемный груз. Спина являлась одной из его любимых точек. В отличие от того, что он называл «мордобоем», бить кого-то в спину не опасно, в том случае, разумеется, если тот, кого бьют, умеет держать язык за зубами. Норман обрабатывал ее почки четырнадцать лет, и следы крови, которые она все чаще и чаще обнаруживала в моче, перестали удивлять или беспокоить ее. Они превратились всего лишь еще в одну неотъемлемую составную часть замужества, не более. Наверное, миллионам женщин приходится гораздо хуже. Тысячам в одном только их городе. Так, во всяком случае, считала она до настоящего момента.
Она глядела на капельку крови на пододеяльнике, чувствуя, как в голове начинает пульсировать непривычное озлобление, чувствуя что-то еще, легкое иголочно-булавочное покалывание кожи, не осознавая, что такие ощущения испытывает человек, пробудившийся после долгого сна.
