— Сколько человек ты уже убил? — спросил Эд. Толстяк прислонился к своему пикапу, рот его был открыт, глаза выпучены. Тем же быстрым, странным, скачущим шагом Эд вплотную приблизился к Толстяку, очевидно, игнорируя тот факт, что водитель пикапа дюйма на четыре выше и фунтов на сто тяжелее его. Эд снова ударил верзилу.
— Давай! Сознавайся, храбрец, — сколько человек ты уже убил?
— Эд перешел на крик, тут же заглушенный первыми внушительными раскатами грома.
Толстяк оттолкнул Эда — жест не агрессии, но простого испуга, — и тот отлетел назад, ударившись о покореженный капот своего «датсуна», однако сразу же ринулся назад, сжав кулаки, готовый наброситься на Толстяка, съежившегося возле своего «форда» в съехавшей набекрень кепке и выбившейся из брюк рубашке. В голове Ральфа пронеслось воспоминание — виденный давным-давно немой фильм, в котором братья Маркс изображали туповатых маляров, — и внезапно он ощутил прилив сочувствия к Толстяку, нелепому и запуганному до смерти.
Эд же отнюдь не выглядел нелепо. Раскрытый в широком оскале рот и немигающие глаза делали его еще более похожим на бойцового петуха.
— Я знаю, чем ты занимаешься, — прошипел он Толстяку. — Ты что же думаешь, это все игрушки? Надеешься, что тебе и твоим дружкам-палачам удастся ускользнуть… И в этот момент подоспевший Ральф, пыхтя как паровоз, положил руку на плечо Эда. Жар под тонкой футболкой обескураживал; будто рука его легла на раскаленную печь, а когда Эд обернулся, на какое-то незабываемое мгновение Ральфу показалось, что он смотрит прямо в бушующее пламя. Никогда прежде не видел он такой абсолютной, беспричинной ярости в человеческих глазах, более того — даже не подозревал, что такая ярость возможна.
Импульсивно Ральф едва не отшатнулся, но, подавив в себе это желание, замер. Промелькнула мысль, что если сейчас он отступит, то Эд набросится на него, как взбесившийся пес. Нелепо, конечно. Эд был химиком-исследователем, Эд был членом литературного клуба (из тех, кто изучает пудовые книги о Крымской войне), Эд был мужем Элен и отцом Натали. Черт, в конце концов, Эд был его другом…
… Вот только сейчас перед ним стоял вовсе не Эд, и Ральф сознавал это.
И вместо того, чтобы отступить, Ральф подался вперед, схватил Эда за плечи (такие горячие под тонкой тканью футболки, так невообразимо, мучительно обжигающие) и стал поворачивать его к себе, пока Эд не отвел взгляд от Толстяка.
— Эд, прекрати! — произнес Ральф громким, сильным и уверенным голосом, каким, по его глубокому убеждению, только и можно разговаривать с людьми, впавшими в истерику. — Все нормально! Просто успокойся!
Эд, не сводивший остекленевших глаз с Толстяка, скользнул взглядом по лицу Ральфа. Не такое уж большое достижение, однако Ральф почувствовал некоторое облегчение.
— Что это с ним? — спросил Толстяк. — Вам не кажется, что он сошел с ума?
— Уверен, с ним все в порядке, — ответил Ральф, хотя вовсе не был убежден в чем-либо подобном. Произнес он это сквозь зубы, не сводя глаз с Эда. Он не осмеливался отвести взгляд — этот контакт казался единственной зацепкой, позволяющей ему удерживать парня, но зацепкой слишком хрупкой. — Обычное потрясение из-за случившегося. Ему нужно несколько секунд, чтобы успо…
— Спроси, что там у него под брезентом! — внезапно закричал Эд, указывая через плечо Ральфа. Сверкнула молния, и на какой-то миг мало заметные шрамы от юношеские прыщей Эда стали выпуклыми, превратившись в подобие странной рельефной карты. Прогремел гром. — «Эй, эй, Сьюзен Дэй! — пропел Эд высоким детским голосом, от которого у Ральфа мурашки поползли по телу. — Сколько ты убила детей?»
— Да никакое у него не потрясение, — заключил Толстяк. — Он сумасшедший. И когда приедет полиция, уж я позабочусь, чтобы его засадили куда следует.
Оглянувшись, Ральф увидел над кузовом пикапа голубой брезент, закрепленный ярко-желтой бечевкой. Под брезентом угадывались округлые формы.
— Ральф? — прозвучал застенчивый голос. Он перевел взгляд влево и увидел Дорренса Марстеллара — девяностолетнего старейшего представителя Сборища Старых Кляч Гаррис-авеню — тот стоял как раз позади грузовичка Толстяка. Выдубленными временем руками Дорренс скручивал и раскручивал книжку, как бы проверяя переплет на крепость. Ральф предположил, что это сборник стихов — единственное, что читал Дорренс. А может, он и не читал вовсе; возможно, ему просто нравилось держать книги в руках и рассматривать изящно сложенные строки.
— Ральф, в чем дело? Что происходит?
И снова вспышка молнии, пурпурно-белое ворчание. Дорренс неуверенно взглянул вверх, как бы желая там найти ответ на то, где он находится, кто он такой и что именно он видит. Ральф вздохнул. — Дорренс… — начал было Ральф, но тут Эд бросился на него, словно дикий зверь, ненадолго утихомирившийся только для того, чтобы собраться с силами. Ральф успел увернуться, толкнув Эда на искореженный капот «датсуна».
Его охватила паника и неуверенность в том, как именно поступать дальше. Слишком многое происходило одновременно. Ральф чувствовал, как под его хваткой яростно гудят мышцы рук Эда, как будто тот умудрился проглотить молнию, только что перерезавшую небо.
— Ральф? — окликнул его Дорренс тем же тихим, но уже озабоченным голосом. — На твоем месте я бы не стал больше прикасаться к нему. Я и так уже не вижу твоих рук.
Отлично. Еще один сумасшедший. Как раз то, что нужно. Ральф взглянул на свои кисти, затем на старика:
— Что ты плетешь, Дорренс?
— Твои руки. Я их не вижу… — Здесь не место для тебя, Дор, — почему бы тебе не убраться отсюда? При этих словах старик немного приободрился.
— Да! — произнес он тоном человека, которому только что открылась великая истина. — Именно так мне и следует поступить. — Не успел он повернуться, как снова раздались раскаты грома, старик поежился и прикрыл своей книжкой голову. Ральф успел прочитать оттиснутое ярко-красными буквами название: «Предпочтения щеголя», — Тебе следует сделать то же самое, Ральф. Не стоит вмешиваться в дела Лонг-таймеров <От англ. long — длинный, продолжительный и time — время. Неологизм, используемый С.
Кингом в его своеобразной философской концепции бытия. Далее встречаются shorttimer (короткий, краткосрочный), all-timer (от англ. all — весь, все) и old-timer (от англ. old — старый).>. От этого можно только пострадать.
— Что это ты… Не дав Ральфу договорить, Дорренс развернулся и поковылял в направлении площадки для пикников, седые волосы, напоминающие пушок новорожденного, ерошило ветром — спутником надвигающейся грозы.
Итак, одна проблема решена, но успокаиваться было рановато.
