— Он не попытается захватить телецентр? — спросил Эскобар. — Или государственную радиостанцию?
"Прежде всего радиостанцию на Сивил-Хилл, — говорил Томас под музыку мультфильма. Теперь показывали Роудраннера, черепашку, которая в облачке пыли в последний момент всегда убегала от Койота, к каким бы хитростям не прибегал тот, чтобы ее поймать.
— Нет, — ответил Флетчер. — Мне передавали, что Эль Кондор сказал: "Пусть балаболят".
— У него есть ракеты? Земля-воздух? Противовертолетные?
— Да, — тут он говорил правду.
— Много?
— Не очень, — уже не вся правда. У Нунеса больше шестидесяти ракет. А вертолетов у правительства — только двенадцать. Старые русские вертолеты, на которых много не налетаешь.
Невеста Франкенштейна похлопала Эскобара по плечу. Эскобар наклонился к ней. Она зашептала, не прикрывая рта. Могла не прикрывать, потому что губы едва шевелились. У Флетчера такое ассоциировалось с тюрьмами. Сам он в тюрьме никогда не сидел, но фильмы о ней видел. Когда Эскобар зашептал в ответ, он поднял пухлую руку, чтобы прикрыть рот.
Флетчер наблюдал за ним и ждал, зная, что женщина обличает его во лжи. Скоро у Хайнца появится новый материал для его статьи "Некоторые предварительные наблюдения об использовании и последствиях электризации говна субъектов, упорствующих на допросах". Флетчер осознал, что ужас создал внутри него две новые личности, по меньшей мере, две, суб-Флетчеров, которые очень настойчиво пытались навязать ему свое, далекое от реальности мнение в части дальнейшего развития событий и его поведения. Одну личность Флетчер классифицировал как печального оптимиста, вторая могла предложить только печаль. Печальный оптимист, мистер Может-Они-Пойдут-На-Это, убеждал Флетчера, что они, возможно, собираются его отпустить, что за углом, на улице Пятого мая, возможно, стоит автомобиль, что завтра утром, возможно, он приземлится в Майами, испуганный, но живой, и происходящее сейчас будет вспоминаться, как дурной сон.
Вторую личность, предающуюся печали, звали мистер Даже-Если-Я-Это-Сделаю. Флетчер мог бы удивить их, обострив ситуацию. Его бы избили, зато они бы заткнулись, так что да, он мог их удивить.
"Но Рамон застрелит меня, даже если я успею схватить Эскобара за горло".
А если ему наброситься на Рамона? Попытаться завладеть револьвером? Сложно, но реально. Охранник толстый, толще Эскобара как минимум на тридцать фунтов, дышит со свистом.
"Эскобар и Хайнц набросятся на меня до того, как я выстрелю".
И женщина, скорее всего, тоже. Она говорила, не шевеля губами. Возможно, владела приемами дзюдо, карате или тэквандо. А если он застрелит их всех и выберется из комнаты?
"Даже если выберусь, везде охранники. Они услышат выстрелы и сбегутся в подвал".
Разумеется, в таких комнатах хорошая звукоизоляция, по понятным причинам, но даже если он поднимется лестнице из подвала, выйдет из здания на улицу, это будет только начало. И Мистер Даже-Если-Я-Это-Сделаю будет все время бежать вместе с ним, каким бы длинным ни был этот забег.
Но главное заключалось в том, что ни мистер Может-Они-Пойдут-На-Это, ни мистер Даже-Если-Я-Это-Сделаю не могли ему помочь. Они только отвлекали, являли собой иллюзии, созданные его мечущимся в поисках выхода разумом. С тем же успехом он мог придумать и третьего суб-Флетчера, мистера Может-Я-Сумею, и узнать его мнение. Все равно терять нечего. От него сейчас требовалось только одно: убедить своих палачей в том, что он об этом не подозревает.
Эскобар и Невеста Франкенштейна наговорились. Эскобар сунул сигарету в рот и грустно улыбнулся Флетчеру.
— Amigo, вы лжете.
— Нет, — ответил Флетчер. — Зачем мне лгать? Или вы думаете, что я не хочу выбраться отсюда?
— Мы понятия не имеем, почему вы лжете, — женщина пристально смотрела на него. — Мы понятия не имеем, почему вы вообще взялись помогать Нунесу. Некоторые говорили об американской наивности, я не сомневаюсь, она сыграла свою роль, но дело не только в этом. Впрочем, теперь это не важно. Я думаю, пора продемонстрировать нашу машину в действии. Хайнц?
Улыбаясь, Хайнц повернулся к своему агрегату и повернул рубильник. Раздалось мерное гудение, словно прогревался старый ламповый радиоприемник, вспыхнули три зеленых лампочки.
— Нет, — Флетчер попытался вскочить, думая, что он хорошо имитирует панику. А почему нет? Он же запаниковал, или почти запаниковал. Конечно же, мысль о том, что Хайнц прикоснется к нему эти стальным дилдо вызывала ужас. Но другая его часть, хладнокровная и расчетливая, знала, что ему придется выдержать хотя бы один электрический разряд. Конечно же, цельного плана у него еще не было, но для его реализации предстояло выдержать хотя бы один электрический разряд. Мистер Может-Я-Сумею на этом настаивал.
Эскобар кивнул Рамону.
— Вы не можете этого сделать, я — американский гражданин и корреспондент "Нью-Йорк таймс", люди знают, где я.
Тяжелая рука опустилась на его левое плечо, усаживая на стул. В тот же самый момент ствол револьвера глубоко вошел в его правое ухо. От боли перед глазами Флетчера появились яркие точки, яростно заплясали. Он закричал, но как-то приглушенно. Потому что ему заткнули одно ухо. Да, да, заткнули одно ухо.
— Вытяните руку, мистер Флетчер, — приказал Эскобар. Он улыбался, не вынимая сигарету изо рта.
— Правую руку, — уточнил Хайнц. Стило он держал за резиновую рукоятку, как карандаш, его машина гудела.
Флетчер ухватился за край сидения стула правой рукой. Он уже не знал, играл он свою роль или нет: грань, разделяющая игру и панику, исчезла.
— Делайте, что вам говорят, — руки женщины лежали на столе, она наклонилась вперед, глаза горели мрачным огнем. — Делайте, или я не отвечаю за последствия.
Флетчер начал разжимать пальцы, но, прежде чем успел поднять и вытянуть руку, Хайнц шагнул к нему и ткнул тупом наконечником стило в тыльную сторону ладони левой руки. Должно быть, он сразу нацелился на левую руку: она находилась с его стороны.
Что-то треснуло, негромко, как сломанная сухая ветка, и пальцы левой руки Флетчера сжались в кулак, так крепко, что ногти впились в ладонь. А потом пляшущая боль побежала вверх по руке, от запястья к предплечью, отставленному локтю, плечу, и дальше, к шее, деснам. Он ее почувствовал зубами, пломбами. Стон сорвался с его губ. Он прикусил язык и начал заваливаться набок. Ствол револьвера покинул ухо, Рамон подхватил его. Если б не подхватил, лежать бы Флетчеру на сером линолеуме.
Стило вернулся на столик на колесиках. В месте прикосновения, на третьей фаланге среднего пальца осталась красная горячая точка. Болело только там, но руку кололо, как иголками, а все мышцы продолжали подергиваться. Ужасные, крайне неприятные ощущения. Флетчер вполне серьезно думал о том, что, пожалуй, застрелил бы собственную мать, лишь бы избежать еще одного касания стального дилдо. Атавизм, по разумению Хайнца. Он еще хотел написать об этом научную статью.
