Мои руки потянулись к мальчишке, и тут я вспомнил, что не забинтовал их. В сумеречном свете уходящего дня я видел, как большие, широко раскрытые глаза пристально рассматривали мальчика. Как-то раз я ткнул в один из них кончиком карандаша, и тут же нестерпимая боль пронзила мне руку. Глаз же, казалось, уставился на меня с бессильной ненавистью, что было еще мучительнее, нежели причиненные мне физические страдания. Больше я не проделывал таких опытов.
А теперь они смотрели на мальчика. Я почувствовал, что рассудок оставляет меня. И в следующее мгновение я уже не владел собой. Дверь была открыта. Судорожно переставляя ноги, словно на деревянных протезах, я заковылял к нему по песку. Казалось, глаза мои закрылись и я вижу лишь теми, чужими глазами — вижу безобразное гипсовое море, сдавленное сверху пунцовым порфиром неба; вижу навес с покосившейся дырявой крышей, похожий на скелет неведомого кровожадного чудовища; вижу какое-то гадкое, омерзительное существо, которое шагает, тяжело дыша, и несет странное приспособление из дерева и проволоки, соединенных под геометрически несовместимыми углами, Хотел бы я знать, о чем подумал этот несчастный безымянный паренек с ситом под мышкой и карманами, набитыми множеством мелких монет, вперемешку с песком, что подумал он, когда увидел, как я ковыляю к нему, простерши руки, словно слепой дирижер над воображаемым оркестром; что подумал он, когда последний луч заходящего солнца упал на мои красные руки, испещренные трещинами, из которых злобно сверкали глаза; что подумал он, когда эти руки внезапно занеслись над ним…
Я знаю только, о чем думал я сам.
Мне показалось, что я заглянул за край света, в неугасимое пламя ада.
Когда я разматывал бинты, ветер подхватывал их и играл ими, словно тонкими ленточками серпантина. Облака теперь совсем заслонили остававшийся багрянец заката, отбросив на дюны черные тени. Бурля и вздымаясь, над нами проносились тучи.
— Только обещай, Ричард, — крикнул я наперекор поднимавшемуся ветру. — Не медля, беги, если тебе покажется, что я могу… причинить тебе боль. Ты меня понял?
— Да.
Ветер безжалостно трепал расстегнутый воротник его рубашки. В сгущавшихся сумерках было видно, как его лицо застыло в ожидании, а глаза, казалось, готовы выскочить из орбит.
И вот последние бинты упали с рук.
Я взглянул на Ричарда, и то же самое сделали они. Я видел лицо человека, ставшего для меня дорогим за те пять лет, которые я его знал. Они видели перекошенный живой монолит.
— Вот они, — хрипло произнес я. — Вот они, смотри.
Он невольно шагнул назад. Его лицо исказилось от внезапного леденящего ужаса. Сверкнула молния. В облаках прокатился гром, и море потемнело как воды Стикса.
— Артур…
Как же он отвратителен! Как мог я терпеть его рядом с собой, говорить с ним? Ведь он не человек, он — воплощение чумы. Он…
— Беги, Ричард! Беги!
И он бросился прочь. Он побежал огромными быстрыми скачками. Он превратился в виселицу на фоне грозного неба. Мои руки взметнулись ввысь, над моей головой, отгородив часть небосвода, а пальцы потянулись к тому единственному, что было им знакомо в этом кошмарном мире — потянулись к тучам.
И тучи ответили.
Сверкнула гигантская голубоватая молния, и казалось, наступает конец света. Она ударила прямо в Ричарда, и пламя тут же поглотило его…
Когда я пришел в себя, оказалось, что я преспокойно сижу у себя на веранде и смотрю на Большие дюны. Буря прошла, и воздух был приятно свеж. На небе красовался тоненький серп луны. Песчаный берег абсолютно чист — и Ричард, и багги бесследно исчезли.
Я взглянул на руки. Глаза были открыты, но словно подернуты пеленой. Они утомились. Они отдыхали, Теперь я отчетливо понял, что мне нужно делать. Пока они не открыли дверь еще шире, ее надо закрыть. Навсегда, Я уже заметил первые признаки того, что и руки мои изменяются, Пальцы становились короче и деформировались.
В гостиной был небольшой камин, которым я обычно пользовался, спасаясь от промозглой сырости, нередкой во Флориде зимой. Я принялся торопливо разжигать его, сейчас, пока они спят и не знают, что я задумал.
Когда огонь разгорелся, я направился во двор к бочке с керосином и смочил им руки. От пронзительной боли они мгновенно проснулись. Я едва смог добраться до гостиной к огню.
И все же я добрался.
Все это случилось семь лет назад.
Я по-прежнему здесь и по-прежнему наблюдаю, как взлетают ракеты.
Кстати, я узнал, как звали мальчишку, хотя это уже не имеет значения. Как я и думал, он жил в соседней деревне. Но в тот самый вечер его мать решила, что он заночевал у приятеля, на континенте, так что его хватились только в следующий понедельник. Что касается Ричарда.,, Впрочем, все так и считали, что он с большим приветом. Подумали, может быть, вернулся назад в Мэриленд или подался за какой-нибудь юбкой.
Ну а я…
А у меня теперь вместо пальцев крючки. И, знаете, я ими неплохо управляюсь. Около года я страдал от мучительных болей, но в конце концов человек привыкает почти ко всему. Сейчас я сам бреюсь, даже завязываю шнурки. Печатаю, как видите, чисто и ровно. Так что, надеюсь вложить себе в рот ствол ружья и опустить курок. Дело в том, что три недели назад все это началось опять.
У меня на груди — правильный круг из двенадцати золотистых глаз.
Перевод с английского Андрея ЛЕВЕНКО и Владимира ФЕСИКА
